Зависть: теория социального поведения

Описывая возвращение Агамемнона домой, Эсхил блестяще показывает страх древних греков перед завистью богов. Мотив для человеческой зависти, с которой сталкивается Агамемнон, описан уже в его самых первых репликах: «Немногих добродетель – вознесенного / Благой судьбиной друга чтить без зависти. Кто счастьем обделен, вдвойне недýгует, / Язвимый зложелательством: своей беды / Ему, знать, мало, – горше сокрушается / Чужой удачей. Верно говорю сие, / На опыте изведав, жизнью выучен, Что дружества личина – только зеркало / Приязни нашей, призрак и обман очей»[164].

Его жена Клитемнестра, которая готовится убить его, расстелила пурпурный ковер и хочет убедить Агамемнона, чтобы тот прошел по нему до дворца. Это не случайный жест, а, как подчеркивает Ранульф, обдуманное предательство. Чем в большей степени она сможет втянуть Агамемнона в действия, которые, как всем известно, вызывают зависть богов, тем больше вероятность, что убийство будет успешным. Эту лицемерную или наивно легкомысленную методику, когда ни о чем не подозревающего человека (или человека, который сознательно поступает не так, как считает нужным) подстрекают совершить что-либо, вызывающее зависть, для того чтобы те, кого охватит зависть, сделали бы за манипулятора его черное дело – например, обструкцию или месть, – можно наблюдать во многих культурах.

Клитемнестра приветствует мужа лживым панегириком:

«И зависть да безмолвствует! Мне лучше знать, / Что я перестрадала… Низойди же к нам,

Желанный, с колесницы! Но, сходя, ногой, / Поправшей Трою, вместно ль повелителю

Коснуться праха дольнего? Рабыни, вам / Был дан приказ. Коврами царский путь устлать.

Что медлите? Раскиньте ж ткань пурпурную!»

Агамемнон сразу же отвергает ее лесть. Он не желает, чтобы его путь был устлан «ненавистным пурпуром»: «И пышных не стели мне тканей под ноги: / Их зависть сглазит; так богов единых чтут. / Красы цветные, смертный, попирать дерзнув / Стопой надменной, вышних оскорбил бы я / Одна богам, другая человеку честь».

В ходе последующего обмена репликами Клитемнестра пытается развеять его страх перед завистью богов. Наконец Агамемнон уступает ей, но он снимает обувь и вступает в дом по пурпурному ковру с тревожным чувством: «Коль так тебе угодно, пусть развяжут мне / Ремень и снимут обувь, чтоб раба ноги / На пурпур не ступала с госпожой своей. / Недобрым оком боги не взглянули бы / На эту расточительность! Стыжуся я / Топтать богатство, блеск волны бесценной мять»[165].

Клитемнестре этого недостаточно. Она снова говорит то, что никогда бы не сказал грек, испытывающий страх перед завистью богов: «И данию выносит неоскудною / Риз царских славу – пурпур. В кладовых твоих, / Хвала богам, не мало их. И бедности / Твой дом не знал».

Затем хор подхватывает мотив зависти, излагая притчу о корабле в долгом плавании, для которого лучший способ обойти скрытые рифы – это добровольно выбросить за борт значительную часть груза.

Датский социолог Свенд Ранульф, чья двухтомная монография о примечательном концепте «зависти богов» у древних греков является одним из немногочисленных исследований, которые подробно рассматривают зависть, отметил у исследователей классики общее нежелание согласиться с тем, что древние греки действительно могли приписывать своим богам такое чудовищное и презренное качество, как зависть, и безусловное отвращение к этой мысли.

Так, датский филолог А.Б. Дракман (A. B. Drachmann), который вдохновил Ранульфа на его труд, упоминает о вспомогательном греческом концепте, чувстве космической гармонии. Он считает, что оно является эстетическим элементом греческой мысли: зависть богов – это не что иное, как симметричное равновесие человеческого везения и невезения[166]. В этом месте Ранульф спрашивает, не приписываем ли мы что-либо грекам просто потому, что сегодня мы не находим божественным то, что механизм нашей зависти должен исходить от богов. В качестве примера отвращения, которое эта мысль внушала ученым XIX в., Ранульф цитирует пассаж из предисловия к «Агамемнону» У. Виламовица фон Меллендорфа, где обсуждается зависть богов: