Завод войны

Сепия снова ушла – наверное, проверить защиту новой штаб-квартиры Трента. Удаляясь, она одарила меня долгим, чуть удивленным взглядом. Очевидно, я слишком уж откровенно перенастроил манжетон. Мне не нужно было поднимать руку, чтобы убедиться, что он после отправленной с форса команды сменил цвет с красного на синий. И все равно я был рад, что «кошечка» ушла, – лишние отвлекающие факторы мне ни к чему. Несмотря на уверенное затухание либидо, несмотря на то что нанокомплекс поглощал и переваривал тестостерон и гормоны, обнулял железы, перекручивал сложные органические соединения, придавая им другую форму, мое примитивное, нутряное осознание ее присутствия не уменьшилось ни на йоту.

Трент заботливо предоставил жене Тэйкина, Риик, кресло в крыле операционной. Глядя, как он обращается с ней, я догадался, что не один стал жертвой прихотей распутника-Купидона. Возможно, что-то такое витало в воздухе прадорских кораблей. Второй сын Риик, выглядевший вроде бы нормальным, сидел у нее на коленях. Старший, Роберт, казался немного заторможенным – он вошел, словно в трансе, держась человеческой рукой за материнскую. Оживился, только когда мы с Трентом подняли его на операционный стол. Мальчишка начал сопротивляться, даже отхватил клешней кусок от предплечья Трента, прежде чем мы уложили его и вкололи анестетик. Сейчас, когда над ним склонился автодок, сканируя ребенка с головы до пят, я понимал причину его состояния.

Тэйкин заменил левую руку мальчика клешней прадора и добавил руку-манипулятор, прижимавшуюся к распухшему торсу. Конечности таких размеров встречаются обычно у мелких третинцев. Поддерживала их прикрепленная к костям панцирная сетка. Прадорские нервы клешни соединялись с человеческими нервами, ведущими к отсутствовавшей конечности, – это достигалось при помощи использования химических узлов сопряжения. Искусственные нервы тянулись от руки-манипулятора к позвоночнику и дальше, к мозгу, куда хирургическим путем поместили часть ганглия. Кровь мальчика представляла собой смесь крови прадора и человека, сильно насыщенную антителами, препятствующими отторжению, которые вырабатывало хитрое приспособление, помещенное в костный мозг. Тэйкин кое-что добавил практически ко всем органам сына – и, соответственно, к жидкостям, за которые эти органы отвечали. Изменена оказалась вся химия тела. Но, к сожалению, нормально функционировать это тело не сможет никогда.

Организм способен лишь включить себя чужеродные ткани, не отторгая их, для этого и нужны антиэжекторы и адаптогены. Но они подавляют рост как прадорских, так и человеческих частей. Ничто не срастется. Рука-манипулятор никогда не заработает. Раковые клетки распространятся, как бурьян. Рубцовая ткань задавит узлы сопряжения нервов и прочие места соединений человеческой и чуждой плоти, и для того, чтобы просто поддерживать в мальчишке жизнь, понадобится постоянное медикаментозное вмешательство. Кроме того, остановится рост мозга, он усохнет. Тэйкин превратил сына в умирающую слабоумную химеру.

Возможно, начать следовало не с мальчика. Загрузив записи Тэйкина, я узнал, что взрослые были выносливее и что многие из них, несмотря на внешность, не переделали себя столь уж радикально. Кое-кто даже сохранил физическое разделение частей – прадорский «привой» обладал собственной химической средой и системой кровообращения. В этих случаях сопряжение прадорской половины с человеческой было неорганическим.

– Ну и что ты тут можешь сделать? – спросил Трент, глядя мне через плечо на результаты сканирования.

– Могу хирургически удалить большинство пересаженных прадорских тканей, но, чтобы избавить его от всего остального, понадобится еще кое-что, а время наше, как известно, ограничено. Только операция займет почти целый день.

Объясняя, я одновременно прокручивал в голове записи исследований Бсорола, пытаясь найти подсказку. Колоссальная хирургическая работа, хотя и грозила отнять массу времени, представлялась сравнительно легкой – это ведь все равно что удалить пулю. Но вот дальше… дальше мне, если уж продолжать аналогии, предстояло выковырять микроосколки от керамостеклянной гранаты. И тут одной операцией не обойдешься. Мне потребуется что-то, что позволит разделить эти «осколки» и привести их в такое состояние, чтобы человеческое тело само отторгло их без опасности для себя. Мне нужна панацея, подходящая всем людям – «моллюскам», – и быстро. Сперва я думал о наноботах, но колоссальные объемы требуемого программирования пугали, да и оборудование, имевшееся у Тэйкина, не годилось для подобной задачи. Должен быть способ проще.

– Энзимная кислота, – пробормотал я.

О ней упоминалось в трудах Бсорола – энзимы медленно растворяли прадорский панцирь, позволяя вырасти новому. Первенец не выяснил, как стимулировать рост, так что отбросил идею, разработав вместо нее метод насильственной линьки. Но энзимы тем не менее представляли интерес.

Я вызвал в сознании изображение их молекулярной структуры и изучил его со всех сторон.

– Кислота? – переспросила Риик.