Заводная девушка

Она вошла в свою гардеробную со светло-зелеными шелковыми обоями, взглянула в зеркало и увидела гневные слезы, дрожащие на ресницах. Вероника едва заметила, что Мадлен начала расстегивать на ней новое серебристое платье, поначалу так радовавшее ее. Из вестибюля доносились громкие всплески смеха. Наверное, парни продолжали потешаться над ней – глупой девчонкой, вообразившей, что ей позволят играть в мальчишеские игры. Она мысленно пожелала им усохнуть и умереть. Сколько еще ждать, пока отец позовет ее и объявит, что пора собирать вещи и возвращаться в монастырь уже в качестве послушницы? Когда ей было семь, в отцовском доме не находилось места для ребенка. Что он скажет теперь? Что ему некогда возиться с повзрослевшей дочерью? Перед глазами вновь мелькнули длинные каменные клуатры. Она увидела, как бежит по ним, страшась сделать очередное мрачное открытие.

– Не слушайте вы этих парней. Вы намного умнее и талантливее их. Им просто не хватает смелости это признать.

Выбитая из раздумий, Вероника подняла глаза и посмотрела на Мадлен, лицо которой отражалось в мутноватом зеркале.

– Дело не в этом… – Она сглотнула. – Мой отец такого не говорил.

Наоборот, Рейнхарт говорил, что проверяет ее. Вероника понятия не имела, прошла ли проверку.

– А что он говорил? – спросила Мадлен.

– Очень мало. Я постоянно собираюсь спросить, какие у него планы на мой счет, зачем он забрал меня из монастырской школы, и… чувствую, что не могу. Можешь считать меня дурочкой, которая боится собственного отца.

– Нет, – возразила Мадлен. – Я не считаю вас дурочкой.

Вероника смотрела, как горничная вешает платье на вешалку.

– Мадлен, а как насчет твоего отца? Ты никогда не упоминала о нем. Он с тобой говорит?

Мадлен улыбнулась:

– Мадемуазель, случись такое, я бы испугалась. Вот уж двенадцать лет, как он лежит в земле. А когда был жив, да, говорил со мной обо всем. Он был хорошим человеком. Возможно, слабым, но добрым.

– А как он умер?

– Так же, как и жил: перебрав коньяка.

Сказано был обыденным тоном, словно это случалось с отцами сплошь и рядом. Но Вероника поняла: Мадлен состояла из нескольких слоев, и тот, что приоткрылся ей, – самый верхний.

– И тебе тогда было…

– Одиннадцать. Вполне взрослая.

Вполне взрослая для чего?

– После этого ты и пошла в служанки?

– Нет, служанкой я стала потом. Когда других возможностей не осталось.

«Какие же возможности были у нее?» – задавалась мысленным вопросом Вероника. Она вновь подумала о шраме на лице Мадлен и истории, связанной с увечьем горничной. Мысли вернулись к ее собственным возможностям. Если отец прекратит ее обучение, сумеет ли она самостоятельно, без его помощи, делать автоматы? Если ее отправят в монастырь, получится ли у нее сбежать? Как Веронике ни хотелось, она не решалась спросить у горничной, для которой судьба выбрала узкий жизненный путь.

– Ты хотя бы помнишь отца, – сказала Вероника. – А я совсем не помню маму.

Мадлен разгладила кружева:

– Новорожденный ребенок и не может помнить.

– Да. По сути, я убила собственную мать.

Вероника не понимала, зачем говорит подобные вещи.

– Чепуха! Вы появились на свет, а она умерла при родах.

– То-то и оно, что маме было не разродиться. Я не желала выходить. Отцу пришлось взять скальпель и вырезать меня. – Вероника часто представляла себе комнату, наполненную криками, и кровать, густо залитую кровью. – Чтобы меня спасти, отцу пришлось убить свою жену.

Когда Мадлен заговорила, ее голос звучал на удивление мягко:

– Если бы не ваш отец, вы бы обе умерли. Такое случается очень часто.

– Наверное. Я в материнском чреве занимала перевернутое положение. Как видишь, я с самого начала была шиворот-навыворот. Странной.

Вероника улыбнулась и вытерла единственную слезинку, ползущую по щеке.

Мадлен продолжала расшнуровывать Веронике корсет.

– По мне, так лучше быть шиворот-навыворот, чем тряпкой. Лучше быть жесткой, чем мягкотелой, иначе другие этим воспользуются.

Дернув в последний раз, Мадлен сняла с Вероники корсет, и та сразу почувствовала облегчение. Теперь Вероника понимала, почему бóльшую часть времени Мадлен похожа на запертую шкатулку. Так было безопаснее: отгородиться от других в надежде, что они не смогут причинить тебе вреда. Но что это за жизнь? Одинокая и холодная, как монастырская келья или как один из автоматов отца.

– Мой вам совет: не обращайте внимания на этих парней, – сказала Мадлен, вешая корсет рядом с платьем. – Парочка дурней – вот кто они. Мне надо будет спуститься вниз. Если они до сих пор там торчат, скажу Жозефу – пусть гонит их взашей.

* * *

На следующий день месье Лефевр привел посетителя. Тот явился со свитой.

– Граф де Сен-Жермен, – услышала она слова Лефевра, обращенные к Жозефу.

Тот повел пришедших в гостиную, где их ждал отец. Вскоре Жозеф вышел и сказал Веронике, что ее тоже просят в гостиную. Таким взбудораженным она лакея еще не видела.