Заводная девушка

Мадлен продолжала хмуриться. Собственная просьба показалась Веронике глупой, но Мадлен внимательно посмотрела на хозяйку. Взгляд горничной был ясным, а лицо – непривычно открытым.

– Хорошо, мадемуазель. Если вам действительно этого хочется, я покажу вам настоящий Париж.

Наутро Мадлен повела Веронику показывать настоящий Париж. Пройдя мимо кофеен, театров и кондитерских, они попали на Гревскую площадь. Вероника увидела длинную очередь мужчин и женщин, выстроившуюся в городскую службу общественного призрения. Редко у кого из них была обувь. У некоторых женщин в заплечных мешках лежали младенцы. Здесь же бродили исхудавшие люди, согласные на любую работу. Обхватив себя за плечи, они тем и спасались от пронизывающего утреннего холода. Позорный столб пустовал, но от Мадлен Вероника узнала, что здесь побивают камнями macquerelles за жестокое обращение с девушками. На Гревской площади проводились и другие казни, и тогда воздвигали виселицы или складывали костер. Убийц обычно вешали, содомитов сжигали, а предателей колесовали.

На набережной Турнель Вероника услышала назойливые голоса разносчиков, предлагавших чудесные снадобья для излечения от сифилиса, зловонного дыхания и невзгод. Уличные дантисты щипцами дергали зубы. Тут же у них на веревочках висели зубы искусственные. Оттуда Мадлен повела ее на площадь Мобер, где торговали фруктами и травами, затем – на улицу Бьевр. Там было царство сыроделов в тонких плащах. Они предлагали козий сыр, а также сыры грюйер, пармезан и бри. Как и вчера, Вероника не могла отделаться от ощущения, что за ней следят. Наверное, ее страхи были мнимыми, просто она не привыкла к скоплению людей.

На обратном пути они остановились у лотка продавца каштанов. Он заворачивал еще горячие каштаны в коричневую бумагу. Вероника и Мадлен грели озябшие руки над его жаровней. Чуть поодаль за шатким столом сидел человек, водя пером по свитку бумаги. Возле него собралась очередь.

– Чем он занимается? – спросила Вероника.

– Это уличный писарь, – ответила Мадлен; она очистила каштан от скорлупы, обнажив кремовую мякоть. – Многие не умеют читать и писать, потому и платят ему, чтобы составил письмо или прошение.

Сварливого вида женщина в линялом платке что-то выговаривала писарю, тыча в него пальцем.

– А как люди узнают, то ли написал писарь, что они ему продиктовали? – поинтересовалась Вероника.

– Думаю, никак. Или узнают гораздо позже. Хотя он вряд ли их обманывает. Так ведь можно и работу потерять, а тогда он останется без средств к существованию… Скажите, мадемуазель, чем занимается ваш отец? Совсем отшельником стал.

– Сама не знаю, – покачала головой Вероника. – Спрашивала. Он не отвечает. Говорит, что дело в высшей степени секретное. Получается, те парни были правы. Не стать мне отцовской ученицей.

Вероника старалась говорить легко и даже весело, но к горлу подступали слезы.

– Как по-вашему, может, доктор Рейнхарт опять ставит опыт? – спросила Мадлен, пристально глядя на нее.

– Возможно, – хмуро ответила Вероника. – Вся его работа – сплошные опыты. А почему ты спрашиваешь?

– Да просто так. Любопытно стало, почему он держит это в секрете даже от вас.

– Отец заявил, что я еще не готова. Подробностей не объяснил. К тому же король потребовал полной секретности.

– Может, это и к лучшему, мадемуазель. Говорят, у короля очень странные желания… Глядите! Там марионеток показывают.

На мосту расположился передвижной кукольный театр. Прохожие останавливались, чтобы взглянуть на двух деревянных, грубо раскрашенных кукол-марионеток, танцующих на ниточках. Одна из них была наряжена во все черное. Черная шляпа подчеркивала белизну кукольного лица. Вторая была поменьше, с волосами из желтой соломы. Невидимый кукловод дергал за ниточки, отчего казалось, что кукла бежит.

– Помогите! – кричала кукла поменьше. – Помогите! За мной гонится чудовище!

Но было слишком поздно: марионетка в черной шляпе схватила его, произнеся зловещим голосом:

– Идем со мной, малыш! Моей хозяйке понадобилось лекарство, а в Версале совсем нет детей!

– Нет! – завопил кукольник, подражая отчаянным детским крикам.

Откуда-то на маленькую куклу вылились красные чернила и закапали с деревянных рук. Это мигом перенесло Веронику в монастырскую церковь. Она увидела кровь, капающую из глаз статуи Христа, и услышала крики монахинь.

Вероника не сразу заметила высокого мужчину в коричневом плаще. Он стоял вблизи них и быстро отвернулся, чтобы она не увидела его лица. Однако у нее возникло странное ощущение, что этот человек ей знаком.

Тем же вечером Вероника продолжила работу над куклой, совершенствуя движение кукольных глаз. Если отец не хочет ее обучать, она не откажется от своего замысла.

– Ты это сделала сама? – Лефевр стоял у нее за спиной, разглядывая куклу сквозь очки; впервые Веронике представилась возможность поговорить с ним. – Здорово у тебя получилось, девочка моя! Очень правдоподобно.

– Вы добры ко мне, месье, но это всего лишь игрушка.

– Очень искусная игрушка. Твой отец занимается не чем иным, как игрушками. Однако Рейнхарт был прав: у тебя талант.