– Которого не хватает, чтобы помогать отцу в работе.
Лефевр перестал улыбаться.
– Дорогая, тебя не допускают совсем по другой причине.
– И какая же это причина?
– Увы, я не вправе ее называть.
– Месье, а по-вашему, справедливо держать меня в неведении? Справедливо обрывать мое обучение, когда оно только началось?
Лефевр почесал лысину под париком. Край парика был подпален. Наверное, Лефевр читал, держа свечу слишком близко к парику.
– Думаю, ты еще слишком молода. Твой отец желает для тебя только самого лучшего.
– Неужели? А мне кажется, он забыл о моем существовании.
Если отец желал для нее самого лучшего, тогда почему десять лет держал в монастыре, не давая постигать истинное устройство мира? Почему она ничего не знала об оборотной стороне парижской жизни? Наконец, зачем он вернул ее домой и взялся обучать, чтобы тут же прервать учебу?
Лефевр шелковым носовым платком протер очки, затем пристально посмотрел на Веронику:
– Особенность твоего отца состоит в том, что ему намного легче иметь дело с механическими животными, нежели с людьми. Особенно с такими кипучими юными созданиями, как ты. Он стал настоящим повелителем хитроумных автоматов, похожих на живые существа, но, увы, не овладел искусством поведения в свете. – Лефевр помолчал, все так же внимательно глядя на нее. – Пожалуй, я возьмусь давать тебе уроки, поскольку твой отец слишком занят. Я уже выражал готовность это сделать, а сейчас Рейнхарт не в том положении, чтобы самому тебя учить. Позволь мне поговорить с ним.
– И вы готовы это сделать?
Лефевр снова улыбнулся:
– Вероника, мне известно, каково бывает человеку, когда его недооценивают и не признают в полной мере всех заложенных в нем способностей. Ты девушка с широкими взглядами и потому будешь превосходной ученицей.
– Спасибо, месье. Я буду очень рада учиться у вас.
Ей хотелось сказать больше, но горло сдавило, и она испугалась, что расплачется.
– Я попрошу Рейнхарта поговорить с тобой и, насколько возможно, рассказать о том, чем он сейчас занимается. Быть может, я и с королем поговорю. Вряд ли он будет в восторге от вовлечения женщины в сугубо мужские дела, но кое в чем ты можешь оказаться очень полезной. – Лефевр еще раз посмотрел на куклу Вероники. – Знаешь, а эта куколка могла бы очаровать Людовика. Произвести на него впечатление. Ты могла бы подарить ее королю.
Вероника задумалась. Ей и прежде приходила в голову мысль о необходимости искать благосклонности у короля. Если кто и может способствовать ее карьере создательницы автоматов, так это Людовик XV собственной персоной. И в то же время король вызывал у нее беспокойство. Она нервничала и почему-то боялась этого человека.
– Но зачем королю такая игрушка? Насколько знаю, его дочери уже взрослые, чтобы интересоваться куклами.
– Да. Зато у мадам де Помпадур есть малолетняя дочь Александрина. Худосочное дитя, которое недавно отправили в монастырскую школу.
Вероника сглотнула, вновь вспомнив свой приезд в монастырь и гулкие шаги по каменным плитам пола. Она приняла решение.
– В таком случае, месье, я сделаю куклу в подарок этой девочке. В ее монастырской жизни кукла будет совсем не лишней.
Глава 12
Зарубочка в одном месте, маленький надрез в другом. Все как ей показывали. Жанне доставляло особое удовольствие вгрызаться инструментами в плоть драгоценного камня; почему – ей самой было непонятно. Кусок красного халцедона был зажат в тисочки, стоявшие в гостиной, где она и работала. Сначала набросок на бумаге, затем перенос рисунка на камень с помощью миниатюрных сверл. Ее творение пока не достигло совершенства, но вскоре достигнет. Гравер показал ей, как создавать узоры на поверхности камня, используя тончайшие инструменты, пока халцедон не приобретет точные очертания и не превратится в каменную змею, свернувшуюся тугими кольцами.
Работая, Жанна снова и снова прокручивала в уме последний пасквиль, который по пути из кухни в ее апартаменты оказался на подносе с завтраком, дабы помешать ей насладиться утренней чашкой шоколада. Тех, кто мог бы написать это сам или поручить кому-то, хватало: начиная с напыщенного дофина и его сестер-злопыхательниц, мечтавших вытолкнуть ее из отцовской постели, и кончая герцогом Ришелье, братьями д’Аржансон и их многочисленными язвительными приспешниками. «Незаконная дочка грязной шлюхи» – так ее называли в их кругу. Были и другие эпитеты: «пиявка», «выскочка» и, конечно же, «шлюха». Она надеялась, что со временем двор признает ее королевской фавориткой, невзирая на скромное происхождение. Жанна вовсю пользовалась своим искусством очаровывать и льстить. Но камень не сделаешь мягким. Вместо благосклонности, поощряемые махинациями этого сморщенного распутника Ришелье, придворные становились все более наглыми и жестокими. Разумеется, ей ничего не говорили в лицо, ибо это требовало хоть какого-то мужества. Ее противники привыкли действовать исподтишка, втемную. Ведь куда легче подрывать ее влияние, распространяя слухи и злобные эпиграммы.