Заводная девушка

К десяти часам все улеглись. Мадлен, в ночной сорочке, прокралась к двери мастерской, держа в одной руке лампу, в другой – склянку с гусиным жиром. Дрожащей рукой она вставила ключ в замочную скважину и медленно повернула. Чертов ключ повернулся совсем чуть-чуть и застрял. А ведь Мадлен, как советовал слесарь, смазала замок. Ключ не поворачивался ни влево, ни вправо. Вытащить его она тоже не могла. Ладони Мадлен покрылись потом, отчего ключ в ее мозолистых руках стал скользким, точно угорь. Прошло три минуты, затем четыре. Ключ не желал двигаться. Мадлен старалась успокоить дыхание и успокоиться сама. По лбу струился пот. Сердце бешено стучало. Воображение рисовало кошмарные картины: сейчас кто-то увидит ее в одной рубашке сражающейся с поддельным ключом. Она сняла руку с ключа и стала тихо молиться. Пусть Мадлен и не была набожной христианкой, но Бог столько ей задолжал. Помолившись, она взялась за ключ обеими руками и со всей имевшейся силой повернула. Замок заскрипел, потом – grâce à Dieu![23] – ключ повернулся, и замок открылся. Мадлен быстро отворила дверь.

Даже при тусклом свете лампы было видно, что мастерская находится в хаотичном состоянии. Мадлен вспомнила, сколько раз она просила позволить ей прибраться в мастерской, но получала категоричный отказ. На столах валялись бумаги вперемешку с инструментами. Однако никаких новых изделий Мадлен не увидела. Никаких механических чудовищ, поджидавших ее в сумраке. Она принялась лихорадочно шарить по шкафам, просматривать бумаги, выдвигать ящики бюро. Искала любой намек на королевский заказ, но находила лишь наброски, в которых ничего не понимала, россыпи колесиков, штырьков и шестеренок, а также письма. Ей попался тщательно сделанный рисунок руки, на котором были помечены все кости и сухожилия. Рядом лежали моток веревки и проволока. Один ящик был доверху набит пустыми стеклянными бутылками. На столе лежал кусок какого-то материала, напоминающего кожу. Наверное, Рейнхарт его сушил. Может, они с Лефевром прячут свое детище в другом месте? Вот только где?

И вдруг раздалась негромкая барабанная дробь, словно кто-то стучал по деревянной поверхности. Звук исходил из пределов мастерской. У Мадлен снова заколотилось сердце. Она пошла на звук и остановилась у шкафа, который уже просматривала, не найдя ничего примечательного. Рейнхарт хранил там разную чертовщину для своих затей. Трясущейся рукой Мадлен выдвинула ящик, откуда слышался звук. Со дна, вращая странными блестящими глазами, на нее смотрело механическое существо, собранное из кусков металла. Обезьянка или что-то похожее на обезьянку; модель, на которой Рейнхарт упражнялся. В одной руке обезьянка держала маленький деревянный барабан, а другой колотила по нему палочкой. Должно быть, роясь в шкафу, Мадлен запустила механизм. Ей захотелось, чтобы чертово создание прекратило барабанить. Наверное, обезьянка принадлежала к ранним поделкам Рейнхарта. В ней не было ни красоты, ни изящества, и она явно не предназначалась для развлечения знати. Скорее детская игрушка, причем довольно грубая. Дождавшись, пока кончится завод, Мадлен вернула обезьянку в ящик и закрыла шкаф.

* * *

На следующий день, принеся хозяйке выглаженное белье, Мадлен застала Веронику сидящей на кровати в уличной обуви.

– Мадемуазель Вероника, вы вернулись с урока? Я не слышала, как подъехала карета.

– Я решила пройтись пешком, – ответила Вероника, мельком взглянув на горничную. – Идти совсем недалеко, а мне полезно подышать свежим воздухом.

Мадлен не заметила, чтобы прогулка благотворно подействовала на Веронику. Выглядела она бледной, под глазами проступали синие жилы, губы потрескались, а сама она дрожала.

Мадлен открыла шкаф, чтобы убрать принесенное белье.

– Мадемуазель, вы совсем продрогли. Принести вам чего-нибудь согревающего? Может, молока со специями?

– Нет.

– Тогда кофе?

– Нет, спасибо, – ответила Вероника и отвернулась.

– У вас что-то…

– Ничего.

Резкий тон Вероники отсекал дальнейшие вопросы и как бы говорил: «Не лезь не в свое дело». Мадлен обдало холодом. Ей стало не по себе. Может, Вероника ходила к возлюбленному, одному из придворных хлыщей в атласных камзолах? Нет, тогда бы она пришла розовощекой и совсем в другом настроении. А сейчас Вероника была очень похожа на Сюзетту после визита Камиля. Мадлен молча расшнуровала и сняла с Вероники сапоги, оставив ее сидеть на кровати и смотреть в пространство. Через несколько минут Мадлен снова заглянула в комнату хозяйки. Вероника сидела все там же, подтянув колени к подбородку и обхватив себя за плечи. Мадлен постояла у двери, глядя на бедняжку и испытывая желание подойти к ней и обнять. Нет, лучше этого не делать.

Весь день Мадлен было не до Вероники, и в комнату хозяйки она зашла только вечером, чтобы расстелить постель. Вероника по-прежнему оставалась тихой и отрешенной. Огромные глаза, бледное лицо, пальцы, теребящие нижнюю губу. Мадлен молча застегнула на ней ночную сорочку с перламутровыми пуговками, красиво переливавшимися в пламени свечей.