Заводная девушка

Для приготовления тела к погребению позвали старуху, настолько согбенную и дряхлую, что казалось, она сама уже одной ногой стоит в могиле. Мадлен подала ей белое платье Вероники, самые лучшие белые перчатки, шелковые чулки и расшитые туфли.

– Благодарю, дорогая. Мы сделаем ее сущей красавицей. Будет как живая.

Интуиция говорила, что на покойную лучше не смотреть, но Мадлен не послушалась голоса разума. Поздним вечером, когда Рейнхарт отправился спать, она пробралась в большую гостиную, где лежало тело. Там горела масляная лампа, отбрасывая причудливые тени на стены. В стенных нишах курились благовония, дабы заглушить трупный запах. Мадлен села у открытого гроба. Тело Вероники утопало в белых цветах, источавших болезненно сладкий аромат. Старуха добросовестно потрудилась над покойной. Лицо девушки покрывал густой слой белил, под которым едва проступала кожа. Никаких следов увечий, о которых говорил Рейнхарт. Сплошная сверкающая белизна. Старуха щедро накрасила Веронике губы и наложила румяна на щеки. Дочь Рейнхарта стала похожа на придворную даму, хотя ей уже не бывать при дворе. Как мало прожила она на свете, как рано оборвалась ее жизнь, в которой было столько надежд и замыслов!

У Мадлен сдавило горло. Она перевела взгляд с раскрашенного лица на руки Вероники. Они были сложены на груди, прижимая книгу в золоченом переплете. Это была книга об автоматах – главное сокровище Вероники, с которым она не расставалась. Помнится, книга всегда лежала у нее возле кровати.

Слезы жгли глаза Мадлен. Она молча произнесла слова прощания: «Ты заслуживала гораздо большего, чем эта жизнь тебе дала. Ты заслуживала куда более внимательного отношения с моей стороны».

Глава 18

Жанна

– Маман, ему здесь плохо? – спросила Александрина.

Подавляя кашель, Жанна смотрела сквозь прутья решетки на горного льва. Тот расхаживал взад-вперед по клетке. Лев находился в зверинце всего месяц, но его золотистая шкура успела потерять блеск.

– Думаю, он привыкнет, mon tresor[26].

– А я так и не привыкну к монастырю.

– Обязательно привыкнешь. Там сделают все, чтобы тебе было уютно. Это лишь вопрос времени.

«И умения приспосабливаться, подавляя свои истинные чувства», – мысленно добавила Жанна. Жаль, что Александрине придется учиться этому в столь раннем возрасте, но другого выхода нет. Людовик и слышать не желал о других вариантах, а время сейчас было неподходящим для споров с ним. Нужно выбрать более благоприятный момент.

– Маман, я не хочу туда возвращаться. Там всегда холодно. И их еда мне не нравится. Она dégueulasse.

– Ничего, я с ними поговорю. Я добьюсь, чтобы тебе присылали лакомства. Миндаль в сахаре, желе и фрукты из версальских садов. Ты хочешь все это получать?

По щеке дочери скатилась слезинка, которую Жанна стерла. Она редко сомневалась в правильности своего выбора. Похоже, сейчас был как раз такой момент.

– Пойдем посмотрим на зебр.

Взяв худенькую ручку Александрины, Жанна повела ее по дорожке к центральному павильону. Напрасно она привела дочь сюда. Зимой о зверинце забывали, и сейчас он имел плачевный вид. Страусы рылись в земле, в клетках сидели тоскливые, оголодавшие волки. Экзотические птицы выглядели совсем жалко. Их великолепное оперение опало. Чувствовалось, им совсем не до песен. А старики рассказывали, что во времена Людовика XIV зверинец был гордостью Версаля, не зная отбоя от посетителей, съезжавшихся со всей Франции. Но ее Людовик мало интересовался животными, за исключением умерших. Зверинец он сохранял лишь потому, что у него рука не поднималась извести созданное его легендарным прадедом. То же касалось строгого и нелепого распорядка жизни, установленного «королем-солнцем». Ее Людовик не откажется от всех этих ритуалов, хотя они изрядно портили ему жизнь. Глядя на птиц в клетках, Жанна сознавала всю жестокость и бессмысленность дальнейшего существования зверинца. То же самое и с придворным этикетом. Надо будет убедить Людовика закрыть зверинец.

Подходя к павильону, Жанна увидела, как по другой дорожке туда идут еще двое. У нее перехватило дыхание, когда она узнала в мужчине Ришелье. Его движения были по-волчьи плавными. Под руку он держал какую-то расфуфыренную герцогиню.

– Добрый день, маркиза. – Ришелье кивнул ей, хотя по этикету был обязан поклониться. – Привели дочурку посмотреть на зверей?

Его спутница учтиво улыбнулась. Улыбка была заученной и фальшивой.

– Это ваша дочь? Какая прелесть! И как похожа на вас.

Жанна притянула Александрину к себе, не желая, чтобы эта парочка даже смотрела на ее ребенка. Шея женщины раскраснелась, щеки тоже. Это было видно даже сквозь слой белил. Похоже, они с Ришелье резвились, будто звери во время гона, выбрав укромный уголок дворцового сада.

– Так оно и есть, – поддакнул спутнице Ришелье. – Должен сказать, маркиза, вы с каждым днем молодеете. Как вам это удается?

Он. У Жанны отпали все сомнения. Это он отправлял ей «рыболовные» стишки. Он же лил яд в уши Людовика, подслащивая отраву витиеватыми речами.