Заводная девушка

Она сознавала: служанка не вправе задавать столько вопросов. Нужно оставить несчастного отца в покое. Но Мадлен должна знать – знать все, включая и то, не ее ли это вина.

– Если кто и видел, они не станут ничего сообщать по доброй воле. Я попрошу полицию найти свидетелей, но я не понимаю главного: зачем она уходила? Зачем…

Рейнхарт накренился. Жозеф положил руку на хозяйское плечо, не дав ему упасть.

– Довольно вопросов, Мадлен, – устало произнес Рейнхарт. – Эдме, принеси мне выпить. Покрепче.

Эдме прекратила плакать и вытерла лицо краем фартука.

– Обязательно, хозяин. Поднимайтесь к себе. Согреетесь, обсохнете. Я принесу выпить и печенье.

– Часы… – продолжал Рейнхарт, явно не слыша ее слов. – Нужно остановить часы.

– Какие часы, месье?

– Все часы! – почти выкрикнул Рейнхарт. – Мы должны остановить все часы. Она мертва!

Они с Жозефом разделили обязанности. Рейнхарт взял на себя часы в передней, большой гостиной и мастерской. Жозефу досталась малая гостиная и комнаты наверху. Золотые и серебряные часы, настольные и карманные – их механические сердца прекратили биться на середине очередного «тик-так». Мадлен велели закрыть все ставни, погрузив апартаменты во тьму. Поначалу эта монотонная работа и привычка подавлять свои чувства помогали ей держаться, но, когда она добралась до большой гостиной, ей показалось, что ее накрыло морской волной и потащило на дно. Грудь Мадлен была готова лопнуть. Не стало прекрасной девушки, полной жизни и замыслов; девушки, которая относилась к ней как к полноценному человеку, невзирая на изуродованное лицо, низкое происхождение и необразованность. И теперь этой девушки больше нет. Оцепенение, которое овладело Мадлен после смерти Сюзетты, эмоциональный панцирь, месяцами оберегавший ее, вдруг лопнул, обнажив нервы. Ее пронзило и прожгло неимоверной болью, угрожавшей сломать. Мадлен рухнула на пол, вспоминая, как совсем недавно Вероника лежала здесь, болтала босыми ногами и спрашивала ее об их дальнейшей судьбе.

Она не знала, сколько времени прошло. Чья-то рука обняла ее за плечи и притянула к себе. Стоя на коленях, Жозеф обнимал ее. Он ничего не говорил. Да и о чем сейчас говорить?

Когда смолкли все большие и маленькие часы, когда Мадлен вытерла распухшее лицо, слуги собрались в малой гостиной. Там же находился и доктор Рейнхарт. Он сидел неподвижно; глаза отрешенно смотрели в одну точку.

– Это неестественно, – вдруг сказал он. – Это неестественный порядок вещей. Естественный порядок нарушен.

– Хозяин, время уже позднее. Вам бы лучше лечь спать, – осторожно предложил Жозеф.

– Да. Ты прав.

Мадлен смотрела, как Рейнхарт медленно идет к двери. Она заметила скривившиеся полы камзола и грязь на чулках. Жозеф ушел вместе с ним. Мадлен и Эдме остались сидеть. Обе молчали. В апартаментах было непривычно тихо. Казалось, в доме перестало биться сердце и он умер.

* * *

Весть о трагедии быстро распространилась по жилам Парижа, как любые новости зловещего или непристойного содержания. В луврские апартаменты Рейнхарта привозили белые цветы и черный шелк; появлялись непрошеные посетители, присылались нелепые по своей напыщенности подарки и письма с выражением соболезнований от часовщиков, придворных и поклонников его ремесла. Приходили и полицейские из городской стражи, одетые в черные шинели, с непроницаемыми лицами. Однако свидетелей происшествия они так и не находили. А на улицах множились слухи о пропавших детях, подогревая гнев горожан. Люди собирались на перекрестках, в винных лавках и иных местах. Говорили, давая выход скопившейся злости, и строили замыслы.

Мадлен была вся в хлопотах, помогая Эдме заказывать черную шерсть и шелк для траурной одежды Рейнхарта. Всем слугам полагалось носить на рукаве траурные повязки. Днем Мадлен тупо, словно механическая кукла, занималась делами, а по ночам горе набрасывалось на нее, как призрак. Мадлен всегда гордилась своей стойкостью и выдержкой. Ей всегда удавалось заталкивать вглубь или отодвигать от себя неприятные события. Но сейчас ее постоянно охватывали горестные чувства, сдавливая грудь. Причиной могло стать что угодно: запах, прикосновение, попавшаяся на глаза фарфоровая кукла, однако чаще всего причиной становились собственные мысли, выползавшие из темных углов сознания.