Заводная девушка

– Ничего, доктор Рейнхарт, – ответила Мадлен, тело которой сотрясалось от ударов сердца. – Я ходила проведать мать. Я думала, мадемуазель Вероника легла спать.

Рейнхарт подошел и навис над стулом, где сидела Мадлен. От него пахло ночным холодом.

– Она явно рассказывала тебе, что собирается уйти.

– Нет! Я помогала ей переодеться в ночную сорочку.

– Она была чем-то расстроена? Ты заметила что-нибудь подозрительное?

Мадлен молчала, обдумывая ответ.

– Я была с мадемуазель Вероникой недолго. Она собиралась ложиться спать, а не уходить. И расстроенной она не была. Притихшая – это да. Чем-то озабоченная.

Такой Вероника была не один день. Неужели он сам не замечал?

Доктор Рейнхарт продолжал смотреть на Мадлен. Глаза у него были очень большими, с неестественным блеском. На мгновение ей почудилось, будто он знает все: каждую ее ложь и уловку, каждый случай предательства.

– Если я обнаружу, что ты солгала мне насчет Вероники или что-то утаила, тебе не поздоровится.

Мадлен, дрожа, попятилась к стене:

– Я не знаю, где она. Честное слово!

– Доктор Рейнхарт, не пугайте Мадлен, – сказала Эдме, касаясь его руки. – Скоро мы узнаем, почему Вероника ушла на ночь глядя. Я принесу вам чего-нибудь выпить. Горячего поссета или сливовой настойки. Вам нужно нервы успокоить.

– Мои нервы в порядке, – возразил он, оттолкнув руку кухарки. – Выпивка притупляет чувства, а они у меня сейчас должны быть предельно обострены. Я должен понять, куда она ушла.

Он прошел по коридору и отпер дверь мастерской. Затем дверь закрылась, скрипнул ключ, после чего послышался глухой стук, словно Рейнхарт что-то уронил на пол или упал сам.

Не зная, куда себя деть, Мадлен поднялась в будуар Вероники. Может, что-то там подскажет, куда отправилась дочь Рейнхарта. Мадлен зажгла свечи в канделябре. На мгновение в зеркале мелькнуло лицо Вероники. Мадлен заморгала, и видение пропало. Это был жуткий трюк ее перевозбужденного ума. Надо успокоиться. В серебристом свете канделябра Мадлен собрала все разбросанные гребни и щетки для волос, булавки и ленты. Она нашла оторвавшуюся пуговицу, булавку с бриллиантовой головкой, шарик скомканной бумаги, которой Вероника промокала накрашенные губы. Когда она их красила? Этим вечером, перед уходом?

Мадлен выдвигала ящики комода. Оттуда пахло лавандой и сухими лепестками роз. Мадлен перебрала нижнее белье и нижние юбки, переложенные бумагой. Потом стала вынимать чулки и перчатки, надеясь обнаружить новую вещь или подарок от возлюбленного, что объясняло бы исчезновение Вероники. Нет, все было виденным-перевиденным, перестиранным, высушенным и сложенным огрубевшими руками Мадлен. Свои немногочисленные драгоценности Вероника держала на подоконнике в запирающейся шкатулке. Подняв шкатулку, Мадлен услышала перекатывание вещей внутри. Драгоценности были на месте.

Она продолжила поиски, открыв гардероб и проверив платья. Платье из розовой шелковой тафты было на месте, зеленое, тоже шелковое, висело рядом. За ним – белое хлопчатобумажное и светло-серебристое. Не было только розовато-лилового. Значит, выпроводив Мадлен, Вероника сняла ночную сорочку и снова оделась. Было это впервые или Вероника уже не раз обманывала горничную подобным образом, делая вид, что ложится спать, а сама уходила, подобно одной из двенадцати танцующих принцесс?[25]

Мадлен подошла к кровати, откинула покрывало и сунула руку под матрас. Ничего. Тогда она встала на колени, заглянула под кровать и едва не вскрикнула, увидев чье-то личико, глядящее из сумрака. Но это была всего-навсего кукла. Мадлен вытащила куклу на свет и болезненно поморщилась, вспомнив старика из своего отрочества и его фарфоровую куклу. Но эта кукла была далеко не новой. Странная игрушка, которую прежде Мадлен видела на каминной полке. Краска на кукольных щеках облупилась, а платьице за годы превратилось в лохмотья.

«Тебе, Мадлен, это бы совсем не понравилось, – сказала Вероника, когда Мадлен пристала к ней с расспросами о королевском заказе. – Тебе ведь и моя кукла не нравится… Я уже не уверена, что и мне она особо нравится».

Глава 17

Мадлен

Спала Мадлен плохо и проснулась рано, когда тусклый утренний свет только пробивался из-под занавесок. Спустившись вниз, она увидела, что Рейнхарт куда-то ушел.

– Он и не ложился, – сообщил вскоре подошедший Жозеф; по его усталому виду чувствовалось, что и сам он почти не спал. – В третьем часу ночи слышал, как он ходит по мастерской. А утром сказал мне, что опять пойдет в полицию.

На кухне Эдме уже варила кофе.

– Одного не пойму: зачем ей понадобилось уходить? И куда она могла пойти?

В самом деле, куда?

– Надо обойти больницы, – сказала Мадлен. – Вдруг на улице с Вероникой что-то случилось? Начнем с Отель-Дьё и Ла-Питье. Потом поищем по тюрьмам.

– С какой стати ей оказаться в тюрьме? – удивилась Эдме, разливавшая кофе по чашкам. – За что арестовывать невинную девушку?

Мадлен удивленно посмотрела на повариху. Странные у Эдме представления о жизни. Как будто государство может тебя схватить и упрятать за решетку, только если ты совершил преступление.