Заводная обезьяна

Фофочка не думал о капертах. Он  никогда  не  был  в  Гибралтаре,  как, впрочем, в любом  другом  иностранном  порту,  и  ждал  его  с  нетерпеливым любопытством. Если для Хвата Гибралтар был универмагом,  то  для  Фофочки  - скорее цирком.    

Сашку будущая стоянка манила потому, что  он  надеялся  хоть  несколько часов побыть с Анютой, если не наедине, то хотя бы среди  людей  незнакомых, равнодушных к их близости.    

Гибралтар для Юрки Зыбина был прежде всего землей, твердью, которая  не качается и не дрожит, по которой можно идти  так  долго,  что  с  непривычки заболят ноги, и можно даже пробежаться, на которой растут деревья с зелеными листьями и зеленая трава, и бегут ручьи и речки, и вода в ручьях и речках не пахнет железом.  Ему  хотелось  съесть  апельсин,  один  большой  тонкокожий испанский апельсин, впиться в него зубами и почувствовать, как сок бежит  по подбородку. Один апельсин, а после он снова согласен на макароны и  рыбу.  И еще хотелось ему увидеть  новые,  незнакомые  человеческие  лица  и  увидеть детей. Такие всегда причесанные мальчишки в Гибралтаре...    

Дед Резник мечтал, как он купит себе крепкого табаку, самого  крепкого, какой только найдется в этой лавчонке у казарм, слева, если идти из порта  в город.    

Доктору Ивану Ивановичу не терпелось  осмотреть  достопримечательности. Стармех Мокиевский рассказал ему, что в Гибралтаре есть  музей,  а  в  парке прямо на свободе гуляют обезьяны, и ему  очень  захотелось  сфотографировать обезьян на свободе.    

Сам Мокиевский, думая о стоянке, представлял себе, как они с  ребятами, не торопясь, разберут по винтику этот злосчастный  насос  забортной  воды  и узнают наконец, что  же  с  ним  стряслось.  Мокиевский  был  в  Гибралтаре, наверное, раз сорок.    

Старпом Басов прикидывал, успеют ли  они  покрасить  нос  и  где,  черт побери, будет он искать эти японские  батарейки.  Иногда  даже  снился  сон: вплотную придвинув к нему лицо, сын спрашивал зловещим  шепотом:  "Ты  купил мне японские батарейки?"    

Капитана Арбузова занимали  более  всего  хлопоты,  связанные  с  любым заходом в иностранный порт: работа с  лоцманом,  визит  карантинного  врача, торговля с шипшандлерами[10] -  того  и  гляди  надуют,  всучат  какую-нибудь гадость, тухлятину, начнутся всякие фокусы с валютой, - да мало ли  мороки  в порту...      

Но более всех тревожил заход в Гибралтар Бережного. Николай  Дмитриевич очень боялся, что в  Гибралтаре  кто-нибудь  убежит.  "Убежит"  -  в  смысле попросит политического убежища. Ведь были  случаи!  Были!  Имели  место!  И, наверное, тогда тоже казалось: некому вроде решиться  на  такое,  а  нашелся подлец!    

В который раз уже перечитывал Николай  Дмитриевич  судовую  роль,  одну фамилию за другой. Большинство фамилий связывалось в  сознании  Бережного  с живыми человеческими лицами, а если он не мог вспомнить лица  (все-таки  106 человек), то смотрел фотографию 4 х 5 на анкете и тогда уже вспоминал. Читал снова и снова, крутил так и этак, и все  получалось,  что  вроде  бы  некому бежать,- все люди как будто надежные.    

Сначала он особенно бдительно присматривался к тем, кто впервые попал в загранплавание и никогда не был  в  иностранных  портах.  Но  потом  подумал вдруг,  что  убежать  может  и  не  новичок:  один  раз  сходил,   поглядел, понравилось. На другой и задаст стрекача...    

За эти несколько дней узнал он из анкет очень  много  интересного:  кто женат, а кто нет, у кого дети, у кого живы родители, а у кого умерли. Сперва он испытывал невольную симпатию к семейным, особенно многодетным.  Но  много детей - тоже не очень хорошо. От другой  семьи  не  захочешь  -  убежишь.  И алиментов платить не надо, не взыщут... И хотя ни в одной из сотни анкет  не видел он, казалось бы, ничего подозрительного  и  заслуживающего  недоверия, все-таки было страшно: "Вдруг!" Скажут: "Ты куда же глядел?"    

Что делать? Кое-что можно сделать, конечно. Разбить  всех  на  пятерки. Еще лучше на тройки. Пускай идут  в  город  тройками.  Одного  ответственным назначить: чуть что, есть с кого спросить. Ну и по сменам, конечно,  с  умом распределить: кто с утра пойдет на  берег,  а  кто  после  обеда.  Например, радиста с судомойкой, ясное дело, в одну смену нельзя пускать.  Тут  и  двух мнений быть не может. Но одними тройками  задачи  не  решишь.  Удрать  и  из тройки можно. "А ну как всей тройкой сговорятся?.. Ну как же  я  им  всем  в душу влезу?"- с тоской подумал Николай Дмитриевич  и  начал  читать  список: Алисов, Арбузов, Бабкин, Бережной, Бражник,- пока не уперся глазами  в  одну фамилию: Зыбин. Дерзкий этот Зыбин. Упрямый. Ну и что? Ну упрямый.  Это  еще ни о чем не говорит... Вот и жена у него, сын Валерий пяти лет. Это  хорошо. Плавает с загранпаспортом уже давно. За  китами  ходил.  Это  хорошо.  Везде вроде хорошо, а спокойствия нет. Взгляд у него какой-то не такой...