Заводской район

А она, как ребенок, расхвасталась. Он не знал, что она смутилась и взволновалась не меньше его и оттого-то стала так подвижна и разговорчива. Он не знал, что, увидев его, она обрадовалась и, считая эту радость слабостью, заглушала ее словами, не знал, что она спасает свое достоинство и ужасается своей болтовне. Обошли они квартиру, вернулись в кресла и как-то беспечно упустили нить разговора. А подобрать ее оказалось трудно. Степан вспомнил, для чего пришел, и опять упал духом, не решаясь заговорить.

— А ты как живешь? — опросила Тоня. Спросила неохотно. Слишком уж он выглядел благополучным, несправедливо благополучным. Она бы предпочла, чтобы он без нее опустился.

Теперь был его черед жаловаться.

— Да так… Похвастаться нечем…

— Что же так?

— Характер, наверно. Никчемный я, видно, человек…

Ему предстояло просить, и, подготавливая себя и Тоню к этому, он невольно преувеличивал свои неприятности и поверил себе сам. Кроме того, он был виноват перед Тоней, и вина как бы уменьшалась, если в результате ее он не выиграл, а проиграл. Тоня слушала жадно, с готовностью пожалеть.

— …Да и здоровье что-то…

С самого начала она гадала, зачем он пришел. Она видела: он робеет, решила не помогать ему, но не выдержала:

— Тебе, наверно, нужен развод?

— Раз уж так все получилось, — замялся Степан, — то, конечно… Надо ведь…

— Что ж ты ждал так долго? — как можно беспечнее, небрежнее поинтересовалась Тоня. — Я уж подумала, ты хочешь домой вернуться.

И внимательно на него поглядела.

— Раз уж так получилось, — повторил он удачно найденную формулу и, испугавшись направления, которое принял разговор, не давая себе возможности опомниться, выпалил: — Кстати, раз уж ты заговорила… Почему бы нам не разменять эту квартиру на две?

Он увидел, как изменилось лицо Тони, и пожалел о сказанном. Да пропади она пропадом, квартира!

Тоня побледнела от стыда. Опять унизила себя. Дура.

— Если б у меня были деньги на вторую квартиру, — стал оправдываться Степан, — но ты же знаешь… И на эту отец…

— Я помню, — холодно сказала Тоня.

— Тоня, ну что ты! — взмолился Степан. — Разве в этом дело!

— Квартира Олина. Вырастет скоро Оля, кто ей поможет? Отец?

Степан был раздавлен.

— Ну что ты? Я ведь… Ну, если ты… так о чем разговор… Ты думаешь, я Олю не вспоминаю, не скучаю? Я ей не показываюсь, чтобы она не спрашивала обо мне, чтоб не травмировать…

Не умеет он добиваться своего, не умеет быть корыстным. Гнев Тони прошел. Собственная слабость и досада на эту слабость были причиной гнева, но слабость Степана оказалась большей. Тоня растрогалась. Он всегда был беззащитным, Степан. Она мягко улыбнулась:

— Думаешь, сейчас Оля не спрашивает?

— Спрашивает? — Растроганность Тони тотчас передалась Степану. — Ты бы объяснила матери… Зачем они меня отталкивают? Раз у нас не получилось, зачем было друг друга мучить, правда?

— По-моему, было не так уж плохо… — сказала Тоня и тут же пожалела. Опять унижается. — Разве ты мучился?

— Нет, конечно, но ты…

Сейчас ему казалось, что в прошлом у них было только счастье, в Тониной же любви он не сомневался никогда.

— Давай чаю выпьем, — решила Тоня.

Все было знакомо. Ничего не изменилось. Он следил за знакомыми движениями. Мила часто его раздражала. Он любил аккуратность и привык считать, что аккуратность — это делать так, как делает Тоня. Мила же делала все иначе. И в общей кухне, по которой ползал хозяйский малыш, трудно было сохранить аккуратность.

Пропади она пропадом, квартира! В конце концов, Оля — единственная его дочь. Сознание своего великодушия возбуждало его.

Пили чай. разговаривали об Оле. Пришло время уходить, и Степану стало страшно. Что он Миле скажет? Уже попрощавшись, он стоял у двери, все не уходил, не то чтобы раскаивался в своем великодушии, но на что-то надеялся. Тоня пожалела его и сказала небрежно, как она умела:

— Так заходи. Мы так и не договорились…

Он обрадовался возможности отложить неприятное.

Тоня долго не засыпала. Слышно было, как дует за окном холодный ветер, как звенит в почерневших ветках замерзающий дождь. Ей казалось, что она вспоминает прошлое, но то были мечты о будущем, принявшем образ прошлого. Она любила. Появилось то, чего в прежней ее жизни не было. Как он живет теперь? Как переносит неустроенность и молодую любовь? Уж Тоня-то знает: не это ему нужно. Ему ли строить гнездо без ее помощи, ему ли растерять свои привычки — тот единственный груз, который сохраняет его равновесие? Она любила Степана, потому что ей нужно было его любить. Она жалела его, она была благодарна ему за то, что он без нее такой несчастный. Он пропадет без нее. Он не виноват, что он слабый человек. Ему, пусть не понимает он этого сам, нужна только она, и никто другой. Она знала теперь, что может его вернуть. А как бы хорошо они зажили втроем, с Оленькой, как бы хорошо! И это так возможно! Тут она вспомнила ту, другую женщину, и оскорбленная гордость разогнала мечты-воспоминания. Но на гордость у нее не было прав, она вспомнила еще более непростительное, чем оскорбленная гордость, — вспомнила Ивана и тихонько замычала в темноте.