Завоевание рая

— Ах, будь милостива! — воскликнул он. — Не выказывай мне ненависти, поступи как царица и дай мне хоть минутку забвения. Я не хочу твоих холодных и враждебных губ, которые будут прикасаться к моим, как к горькому напитку, который нужно выпить, чтоб спасти жизнь. Нет, я хочу поцелуя любви; иначе я не считаю себя вознагражденным. Постарайся убедить меня, что ты ошиблась в своих чувствах, что этот твой пыл, который ты принимаешь за огонь оскорбления и ненависти— другой, похожий на тот, что обуревает меня. И я поверю этому, да, потому что это так и должно бы быть, если бы дикие предрассудки не ослепляли твоего разума. Да, такова воля Неба. Ты должна была полюбить меня, пришедшего из такой дали, через моря; конечно, судьба привела меня к тебе, чтобы вырвать тебя из рук смерти. Я с первого взгляда отдал тебе мою душу, и ты должна дать мне твою в обмен. Может быть, помимо твоей воли, но я взял ее у тебя…

— В таком случае, надо будет возвратить мне ее, чтобы я могла дать то, что у меня взяли, — сказала она чудным голосом.

Почти невольным движением он обвил ее талию руками; и она больше не отталкивала его. Она, казалось, замерла, разделяя его волнение. Выражение ее глаз также изменилось: ее зрачки расширились в какой-то неге; и он мог теперь вблизи смотреть в глубину этих черных бриллиантов с звездным сиянием. Он любовался правильными чертами ее лица, восхищался этими очаровательными губками, которые, смутно улыбаясь, показывали зубки очаровательнее бутонов жасмина. Он так был подавлен этим совершенством, что не мог понять, как он осмелился говорить с ней сейчас, так, как он говорил.

— Ах, прости, прости! — сказал он. — Урваси, за что ты могла бы любить меня? Прости, что я оскорбил тебя таким безумием! Это все равно, что просить великолепное солнце любить мрачную землю, которую оно освещает и радует.

— Ты знаешь мое имя? — удивленно спросила она.

И руками, которыми только что отталкивала его, она обвила шею молодого человека.

Он был как бы опьянен гашишем: он терял всякое сознание времени. Ему казалось только, что эта минута была целью его жизни, что он жил только в ожидании ее и что прошлое и весь мир крутились в вихре вокруг этой высшей точки.

Он шептал, закрывая по временам глаза:

— Любовь, которой я люблю тебя, выше сил человеческих. Держать в своих объятиях воплощенный идеал, даже больше, это — слишком великое счастье, которого сердце не может вынести; душа расширяется, готовая разорваться, и это ужасно мучительно, так как чувствуешь, что такое счастье невозможно и мимолетно.

Она устремила на него глубокий взгляд, нагибаясь, чтобы расслышать его слова, вся смущенная от этого страдания, которое заставило его так побледнеть, от этого горячего обожания, которое делало его столь воздержанным. Действительно, он испытывал как бы стыд за самого себя, робкую застенчивость; и этот поцелуй казался ему теперь невозможным и святотатственным.

Она первая вдруг прильнула к его губам, как бы для того, чтоб разом покончить с этим. Хотя прикосновение было самое быстрое и легкое, но бархатистое, благовонное и свежее, как прикосновение цветка; оно почти лишило его сознания, ослепило его вихрем пламени.

— Ах, прости! — вскричал он. — Я этого уж больше не просил, я не заслужил так много!

Он уронил голову на холодное плечо молодой девушки. Она сказала ему шепотом:

— Ты не находишь меня больше неблагодарной?

— Я бы пролил мою кровь, каплю за каплей, не переставая благословлять эту божественную минуту!

— Правда ли это? Так ли ты думаешь, как говоришь? Поклянись мне в этом, согласен?

— Клянусь! — сказал он.

И он сжимал свои руки вокруг талии царицы, которая извивалась, опрокидываясь назад. Теперь она была взволнована и дрожала. Грудь ее высоко поднималась от быстрого дыхания. Она смотрела на молодого человека со странным выражением какого-то отчаяния. Вдруг, испустив глубокий вздох, почти вопль, она бросилась в его объятия, впилась своими губами в его губы и неистово прижалась к нему. И он чувствовал, как по его щекам текли ее слезы, слышал, как билось это гордое сердце, готовое разорваться.

— Этой поцелуй, несомненно, дар твоей любви! — вскричал он, вне себя от радости. — Я чувствовал, как твоя божественная душа проникла в мою!

Но она отодвинулась, рассматривая его, не слыша его слов.

— Эти глаза, — сказала она, — эти глаза, которые сделали мне столько зла!..

И она поцеловала их долгим поцелуем, один за другим, как бы для того, чтоб закрыть их навеки.

— Боже мой! Если такое опьянение должно прекратиться, то именно теперь следовало бы умереть! — сказал он почти невнятным голосом.

Она поднялась, высвободилась из его объятий и быстро отошла от него.

— Ты хочешь умереть? — воскликнула она изменившимся голосом, с жестоким смехом. — Так радуйся же; тебя услышали: эта комната для тебя могила.

Он поднял глаза на царицу. Теперь перед ним был настоящий враг, с надменным жестоким взглядом, с презрительно сжатыми губами. Он отвернулся, чтоб не видеть ее такой.

— Смерть теперь будет желанной гостьей, — сказал он. — На что мне теперь жизнь?