Завоевание рая

Насер перевесил свое широкое черное лицо через перила, окружавшие эстраду. Эти сокровища казались ему, в сущности, довольно жалкими; и он думал, что его союзник, второй сын Аллаха-Верди, должно быть, скрыл от него большую часть, что Музафер-Синг был ограблен.

— А, а! — сказал он. — Мой милый племянничек, без сомнения, также немало растратил этого золота. Он хорошо сделал, поторопившись, потому что отныне у него будут только золотые цепи, и я их сделаю из массивного золота: ведь надо же почтить королевскую особу!

И Опора Мира разразился хохотом, который потряс всю его тучную особу с головы до ног. На придворных тоже напала веселость при этой остроте их государя.

— Изменник Музафер должен ежедневно благославлять твое величество, — сказал великий визирь. — Столь же милосердный, как Аллах, ты оставляешь ему жизнь. Ему, который тысячу раз заслужил смерть.

— Что делать! Под старость я становлюсь слаб. Мой племянник — просто животное; если бы он не ослушался французов, которые так прекрасно вели его дела, мы не отняли бы у него так легко Карнатик. Но, вместо того, чтобы слушаться их, он отправился осаждать раджей, чтобы взять с них огромный выкуп, и бросил своих союзников, которые, однако, похожи на голодных львов.

— Но, — сказал атабек, — великий разум, столь же ослепительный, как южное солнце, вздумал противопоставить львам тигров, призвать к себе на службу английских солдат с артиллерией, равной французской.

— Не говори мне об англичанах! — вскричал Насер. — Я три раза приказывал им раздавить французский батальон, и они не могли этого сделать. Зато увидите, что я задумал. Мой племянник — дурак, вот это правда; выпьем кубок за глупость моего племянника.

Подошли кравчие и подали королю золотой кубок, выложенный внутри рубинами, так что и пустой он казался наполненным вином.

— Нет, нет, не надо вина! — И Насер-Синг прибавил с таинственным видом: — Пусть принесут одну из тех бутылок, что прислал мне мой друг Дюплэ.

Это была бутылка с запечатанным горлышком, завернутая в золотую бумагу; в ней заключалась великолепная водка. Королю показали, что печать была нетронута.

— Полней, полней! — сказал он, протягивая свой кубок.

Он осушил его почти одним духом. Его глаза налились кровью, заслезились; на его черном лице выступили капли пота.

— Да здравствуют французы! — сказал он все более и более хриплым голосом. — Вот так напиток! Это — золото, это огонь, это — солнце, которое зажигает нам кровь! Но вот и весы наши готовы, — продолжал он. — За работу!

Это было сложное сооружение, поставленное перед троном, на котором качались две огромные серебряные чашки на шелковых шнурках.

— Сначала взвесим золото, — сказал король.

Невольники положили на чаши два маленьких шелковых ватных одеяльца, чтобы заглушить шум, потом поместили на одной чашке слитки и пластинки золота, на другой — гири из мрамора и бронзы.

— Нет, нет, не то! — вскричал Божественная Тень. — Я сам сяду на весы, и вы сосчитаете, сколько раз золото и драгоценные камни равняются моему весу.

И Насер старался высвободить свои ноги из ковров и одеял, чтобы сойти с трона. Кругом раздавался одобрительный шепот умаров и придворных.

Церемониймейстер Хаджиб, с длинной тростью из слоновой кости в руках, подошел помочь государю, который с трудом держался на ногах. Он расправил смятые складки его розовой рубашки, на которой были вышиты топазами виноградные гроздья. Он поддерживал его под локоть, покуда король садился на чашку весов, хватаясь за шнурки, крича и смеясь при отклонении весов.

Нужно было много золота, чтобы уравновесить значительную тяжесть Опоры Мира; жемчуга оказалось как раз довольно; но драгоценных камней не хватило.

Эта игра, по-видимому, очень забавляла субоба; он сидел на весах, согнувшись, так что шея ушла в плечи, подняв лицо и поводя красными белками своих глаз. Когда все сокровища были взвешены, он захотел, чтобы атабек и Хаджиб оба сели на весы, чтобы посмотреть, перевесят ли они его. Великий визирь повиновался печально, а церемониймейстер с готовностью. Шуты принялись острить, смеясь над их жалким видом на весах.

Оба тощих вельможи не были достаточно тяжелы, чтобы приподнять с полу чашку весов, на которой сидел их государь; но третье лицо прибавляло лишний вес, и они тщетно старались установить равновесие.

— Пусть приведут самую толстую свинью, какую только можно найти! — вскричал совершенно опьяневший король. — То-то будет потеха!

И покуда побежали исполнять это приказание, Насер встал с весов, чтобы немного расправить ноги и потянуться. К нему подошли баядерки и стали обмахивать его веерами из павлиньих перьев; они вытирали ему лицо раздушенными платками и обливали ему руки розовой водой.

В эту минуту один умара, не удержавшись, шумно чихнул.

Чихнуть в присутствии государя считалось дурным предзнаменованием и великим оскорблением, которое строго наказывалось.

Воцарилось глубокое молчание: все с состраданием смотрели на виновного, который распростерся на полу.

Король сделал знак одному из палачей. Тогда умара пополз на коленях, прося о пощаде; он умолял, целовал ноги субоба.