Завоевание рая

Пурпуровая азока, которая, казалось, была покрыта коралловыми шариками, раскидывалась зонтиком над богом Любви. Он был сделан из мрамора, разрисованного красками и золотом, и сидел верхом на исполинском попугае, улыбаясь из-под своей прозрачной шапки; он натягивал лук, сделанный из сахарного тростника, с тетивой из золотых пчел. Пять стрел, которыми он поражает каждое из пяти чувств, выставлялись из колчана и были украшены каждая особым цветом: стрела, которая поражает зрение, была украшена царской чампакой ослепительной красоты; поражающая слух, была украшена цветком мангового дерева, любимым певчими птицами; обоняние поражал кетака, со своим одуряющим запахом; осязание — кезаря со своими лепестками, шелковистыми, как щеки молодой девушки; вкус — бильва, с плодом сочным, как поцелуй.

Рядом с богом Любви стояла его подруга, Весна, а перед ним на коленях — его две супруги: Ради (Сладострастие) и Прити (Привязанность).

Лила приблизилась с целой охапкой цветущих веток и принялась ходить вокруг статуи, произнося вполголоса священный «мантран». Царица смотрела на нее, прислонившись к дереву, и главным образом следила за ее волнением и смущением, которые овладели ею с тех пор, как она получила письмо, которое было закрыто теперь охапкой цветов; у Лилы щеки то краснели, то бледнели; глаза блестели от радости; губы были полуоткрыты от волнения.

«На что же она надеется? — спрашивала себя Урваси. — Нет сомнения, что это послание от него. Она горит нетерпением, но отчего?»

Теперь, став на колени у подножия статуи, Лила положила свое приношение.

— Так как же, царица? — сказала она, покончив с этим. — Разве ты не боишься гнева Кама-Дэвы, приближаясь к нему, даже не поклонившись?

— Раз закон, который он предписывает, будет для меня только печальной обязанностью, и моя судьба решена, зачем же я буду поклоняться этому божеству и что я могу просить у него?

— Попроси его, по крайней мере, пощадить тебя! — вскричала принцесса. — Ты знаешь, на что способен этот сын Брамы, который испробовал свои первые стрелы на своем отце, заставив повелителя богов влюбиться в собственную дочь. Он может сделать самые невозможные вещи. Если бы он захотел, то заставил бы тебя полюбить Панх-Анана.

Царица принялась смеяться, качая головой.

— Я этому не верю.

— Несчастная! Не верить богу богов и не предупредить его мести ни малейшей жертвой!

— Ну, так вот! — сказала царица.

И, немного колеблясь, Урваси приблизилась с протянутым голубым лотосом, который держала кончиками пальцев.

Она положила цветок на мраморный цоколь и в то же время устремила на прекрасного, смеющегося юношу долгий взгляд, в котором высказывалась невольная мольба.

— Теперь я спокойна, — сказала Лила, облегченно вздохнув. — Я боялась, что ты будешь враждовать с всемогущим Кама-Дэвой, потому что я верю теперь в него и убеждена, что он творит чудеса.

— Он однако забыл предупредить тебя, что сейчас ты уронила это таинственное письмо, которое так заботливо прятала за поясом.

Урваси толкнула кончиком своей ноги упавшее на землю письмо. Принцесса быстро подняла его.

— В этом письме заключается именно чудо, — сказала она. — Если бы ты хотела прочесть его, то убедилась бы в этом.

— Посмотрим, — сказала царица, не стараясь скрыть своего нетерпения и любопытства.

Она взяла письмо и держала в руке, прежде чем вскрыть; она с любопытством рассматривала восковую печать, изображавшую герб и над ним корону.

— Что это такое? — сказала она. — Я вижу пряжки; и что значит эта корона из драгоценных камней и листьев?

— Это, без сомнения, знаки царского происхождения.

Но Урваси уже не слушала: она вскрыла письмо и жадно читала его.