Завоевание рая

«Ты для меня слаще Прити, утешительнее Майи, о моя принцесса; и ты можешь быть уверена, что никакие сочинения поэтов не читались так страстно, как твои. Но мне понадобилось бы много, много дней, чтоб выразить все, что я испытываю. Да и зачем писать, когда я могу все это сказать тебе своими собственными устами? Да, Лила, у меня есть эта чудная надежда, которая заставляет меня дрожать от нетерпения.

Послушай: я сопровождаю царя Декана, который должен вступить во владение столицей, и путь мой лежит в нескольких милях от Бангалора! Ты понимаешь, что быть так близко и проехать мимо — свыше моих сил. Пусть царь думает, что хочет, но я убегу; я хочу подышать еще немного этим воздухом, более живительным для меня, чем амрита богов; я хочу сорвать один цветок с куста, пучок травы с земли, еще раз на минуту увидеть это место, этот дворец, благодаря которому весь остальной мир для меня жестокое изгнание.

Я слишком хорошо знаю доброту твоего сердца, чтобы не быть уверенным, что ты сделаешь невозможное, чтобы устроить мне свидание. Можешь ли ты сделать еще больше? Я не смею ни надеяться, ни просить тебя об этом.

Я прибуду через несколько минут после моего письма. Пусть посланный, который принесет твой ответ, проведет меня к тебе, не теряя ни минуты. Увы! Я не могу урвать у моих обязанностей больше часа».

Лила прикинулась, что приняла за гнев бледность и волнение царицы, и бросилась к ее ногам с умоляющим видом.

— Ах, прости! — воскликнула она. — Я не могла устоять против его просьбы; не получив твоего разрешения, я уступила неотразимому влечению моего сердца.

— Что же ты сделала?

— Я сделала то, о чем он просил меня: я приказала посланному провести его ко мне, в нескольких шагах отсюда.

— Сюда! Он придет сюда!

Царица невольно поднесла руку к сердцу, чтобы удержать его беспорядочное биение.

— Какая опасность! — прибавила она.

— Никто его не увидит, — возразила Лила. — Я велела посланному провести его окольными тропинками; и он останется, увы, так мало, что не успеют узнать о его присутствии.

— Ну хорошо, иди! — сказала Урваси с лихорадочной поспешностью. — Я не хочу, чтобы ты потеряла хотя одну из этих столь дорогих тебе минут. Может быть, он уже там.

— Нет еще: мой посланный должен предупредить меня, подражая крику майны, как только он придет.

В рощице азок были устроены вокруг дерновые скамейки, усыпанные лепестками. Царица опустилась на одну из них, как бы охваченная непреодолимой усталостью. Лила опустилась перед ней на колени и обвила ее стан руками.

— Ты добрая, — сказала она. — Ты не бранишь меня, ты не хочешь, чтобы моя радость была отравлена горечью. Но умоляю тебя, будь еще милосерднее. Посмотри, как Кама-Дэва, которого называют таким жестоким, сострадателен к ранам, которые он наносит: по одному желанию моей молитвы, прежде даже, чем жертва была у его ног, он услышал мое самое дорогое желание. Поступи, как он: царица может брать пример с бога. Пусть твое присутствие будет живительной росой для того, кто по твоей вине сгорает, охваченный пламенем.

— Увидеть его снова, после того, что произошло? Это невозможно! — сказала Урваси, вставая.

— Позволь ему, по крайней мере, издали посмотреть на тебя; дай ему это счастье, в котором ты не отказываешь последнему из твоих подданных.

— Нет, нет, наоборот, я должна удалиться.

— Если ты уйдешь, я принуждена буду следовать за тобой, — сказала печально Лила. — А тогда — прощай мое счастье.

Царица опять села, улыбаясь.

— Так я должна остаться, чтобы покровительствовать твоей любви? — сказала она.

— Ах, благодарю, мой божественный друг! — вскричала принцесса, бросаясь в объятия Урваси. — Как это возможно, чтобы ты, с таким нежным сердцем, заставляла так страдать?