Завоевание рая

— Воздух этого дворца для меня подобен божественной амброзии, — сказал он. — И я счастлив, как бог.

Они немного опередили свиту, и царица сказала, понизив голос:

— Лиле одной известно послание царя; она знает, какое счастье ты приносишь с собой; но пусть это будет тайной. Я только завтра объявляю министрам на совете цель твоего посольства, не сказав им, однако, какой ответ я дам царю Декана, потому что он вызовет разочарование.

Бюсси вздрогнул от страха.

— Во время отсутствия Красы Мира, — живо сказала Лила, — Панх-Анан был предназначен управлять государством и сохранять власть до того дня, пока наследник…

— К чему говорить об этом? — нетерпеливо прервала царица. — Знатный посланник устал от всех этих вопросов. Займемся лучше концертом птиц и красотой цветов.

— Когда божественная музыка твоего голоса ласкает мой слух, — сказал Бюсси, — пение птиц кажется мне только фальшивым криком, и невозможно смотреть на цветы, когда можно созерцать твои губки.

— Ну, хорошо, так я замолчу, чтобы не вредить моим сладкогласным певцам, — сказала она, смеясь. — А ты быстро забудешь мои губы при виде цветника лотосов. Не огорчай меня своим невниманием к нему. Я сама велела устроить его.

— Это самый любимый из всех цветов, — сказала Лила, бросив на Бюсси выразительный взгляд.

— Разве это не есть истинный символ Индостана? — сказала Урваси. — Говорят, что эта страна представилась взорам богов в виде лотоса, плавающего в море. Пестик — это Меру, самая высокая гора на земле; окружающие ее вершины Гималайских гор представляют лепестки; венчики — это различные государства; четыре листка чашечки — четыре полуострова, которые вдаются в море. Разве это не остроумно?

Никогда она не казалась ему такой очаровательной. Душа её, находившаяся до сих пор в постоянном угнетении, придавала ее красоте что-то трагическое и мрачное; теперь же божественное спокойствие сообщало ей новую, несравненную прелесть.

Когда она умолкла после вопроса, Бюсси, растерялся: ошеломленный счастьем, жадно созерцая ее, он слышал ее голос, не понимая слов.

— Смотри, Лила! — вскричала она, смеясь и обвивая рукой шею принцессы. — Слова женщины кажутся ему слишком пустыми; он не слушает меня!

— Его нужно ослепить, чтобы он слушал, — сказала Лила.

Она своенравным движением набросила конец своего шарфа на глаза молодого человека.

— Я так виноват, — сказал он, — что совсем не пытаюсь извиняться и жду снисхождения, не заслуживая его. Я похожу на вора, который, желая унести слишком много богатств, теряет половину.

Они медленно ходили по тенистой аллее; она кончалась солнечной полянкой, на которую они и вышли.

Там их ожидали рабы с зонтиками, щитами и веерами, чтобы охранить от солнца знатных гуляющих, пока они будут проходить по открытым местам. Только тысячи лотосов распускались, скрывая своим количеством воду, которой питались их корни. Цветы, красные, как кровь, розовые, как заря, белые, золотисто-желтые, бледно-зеленые, черные перемешивались там в гармоническом беспорядке, как на самых прекрасных коврах.

— Это лотосы луны, — сказала Урваси, указывая на группу цветов с закрытыми венчиками. — Они раскрываются только ночью.

— А вот излюбленный цветок! — сказала Лила, наклоняясь, чтобы сорвать великолепный голубой лотос, который она поднесла царице.

Та взяла его, взглянув украдкой на Бюсси, как бы для того, чтобы сравнить лепестки цветка со зрачками иностранца.

Дорога вела к пристани, которая спускалась к красивой реке. Вдоль ступенек протягивалось великолепное судно. Его сорок гребцов стояли, опершись на свои длинные весла. Бот был украшен эмалью и имел вид большой змеи, растянувшейся на воде. Ее поднятая голова образовала нос; корпус напоминал павлина с распущенными крыльями. На передней части судна находилась площадка, обнесенная решеткой; легкий навес защищал ее от солнца.

Там поместилась царица с Лилой, посланником и несколькими лицами из свиты, среди которых находился Абу-аль-Гассан. Павлин как бы взмахнул крыльями, и судно тотчас заскользило по воде с такой быстротой, что те, кого оно уносило, ощутили прелестный ветерок. Сзади молодой танцор распустил флаг; размахивая им, он размерял удары гребцов своими молчаливыми движениями. Свита царицы разместилась на судах меньших размеров, которые весело скользили справа и слева, приближаясь к царскому боту, но никогда не опережая его. На некоторых из них помещались певцы и певицы, которые принялись сочинять хвалебные гимны в честь царицы и ее гостя.

Облокотившись на подушки, Урваси полулежала в изящной позе, слегка вытянувшись, и, небрежно играя лотосом, делала вид, будто слушает музыку. Взгляд ее был устремлен на Бюсси: подчас он, казалось, умолял его получше скрывать их сердечную тайну. Но когда маркиз, слушаясь ее, старался рассматривать прекрасные берега, которые мелькали направо и налево, глаза царицы жадно искали его взора. Видя, что они до такой степени забывают весь мир, встревоженная и испуганная Лила наклонилась к маркизу, как будто желая посмотреть в воду, и быстро сказала ему: