Завоевание счастья

Следует признать, что некий элемент подлинного, пусть и иррационального, беспокойства относительно потенциального краха время от времени преследует любого делового человека. Впрочем, Клейхенгер Арнольда Беннета, даже разбогатев, продолжал бояться смерти в работном доме[32]. Нисколько не сомневаюсь, что те, кто в детстве изрядно настрадался от нищеты, изводятся от страха, как бы их собственным детям не выпала аналогичная участь, и полагают, что сколько угодно миллионов на счете едва ли способны уберечь от этой напасти. Подобные страхи, пожалуй, неизбежны среди первого поколения богачей, но они будут меньше воздействовать на тех, кто никогда не знал настоящей бедности. При всех прочих обстоятельствах это, в общем-то, малозначительная, скорее, исключительная составляющая проблемы.

Неприятности коренятся в чрезмерно пристальном внимании к успеху как к основному источнику счастья. Не стану отрицать, что ощущение успеха существенно облегчает наслаждение жизнью. Скажем, художник, не добившийся известности в юности, очевидно станет счастливее, если его талант получит признание. Я также не отрицаю того, что деньги до определенной степени способны усилить ощущение счастья; но вот далее этого предела они, по-моему, уже не играют такой роли. Я продолжаю утверждать, что успех является всего-навсего одним из многих компонентов счастья – и обходится слишком дорого, если ради него жертвуют всеми остальными компонентами.

Такое отношение проистекает из философии жизни, преобладающей в деловых кругах. В Европе, правда, до сих пор существуют и другие круги, пользующиеся престижем. В некоторых странах сохранилась аристократия; во всех имеются ученые профессии, и во всех странах, за исключением немногих малых, есть армия и флот, к которым относятся с большим уважением. Да, верно, что в успехе присутствует элемент конкуренции, какую бы профессию ни избрал человек, но в то же время уважение вызывает не успех сам по себе, а сочетание превосходных личных качеств, каких угодно, из которого и вырос успех. Человек науки может хорошо зарабатывать или оставаться бедным; его уж точно не станут уважать больше в первом случае и меньше во втором. Никого не удивляет бедность выдающихся генералов или адмиралов; действительно, подобная бедность высоких армейских чинов воспринимается даже как особое отличие. По этим причинам в Европе сугубо финансовая конкурентная борьба ограничивается конкретными кругами, причем среди последних совсем не обязательно будут люди самые влиятельные или наиболее уважаемые.

В Америке дело обстоит иначе. Военные занимают чересчур скромное положение в обществе, чтобы иметь какое-либо влияние. Что касается ученых профессий, никто со стороны не в состоянии определить, действительно ли некий врач разбирается в медицине, действительно ли юрист сведущ в праве, а потому намного проще оценивать их достижения и заслуги по доходам, которые подразумеваются образом жизни. Что до профессуры, то это наемные слуги бизнесменов, вследствие чего они получают меньше уважения, чем в Старом Свете. В итоге американские профессионалы пытаются подражать бизнесменам и не формируют отдельный слой общества, в отличие от Европы. То есть выходит, что во всех зажиточных сословиях ничто не заставляет воздерживаться от яростных и кровопролитных схваток за финансовый успех.

Уже сызмальства американские мальчики учатся думать, что это единственное важное условие, и не желают морочить себе головы образованием, которое видится им лишенным практической ценности. Обыкновенно образование рассматривается как развитие способности получать удовольствие (под последним я подразумеваю те более утонченные виды наслаждения, которые недоступны совершенно некультурным людям). В восемнадцатом столетии одним из признаков «джентльмена» считалось умение снисходить до наслаждения литературой, живописью и музыкой. Сегодня мы вряд ли согласимся с таким подходом, однако нельзя отрицать его искренность. Богатый человек нашего времени представляется совсем другим типажом. Он вообще не читает. Если он создает картинную галерею ради увеличения собственной славы, то полагается на экспертов, которые подбирают ему картины; он получает удовольствие не от любования живописью, а от того факта, что помешал другому богачу завладеть этими картинами. Что касается музыки, то, если перед нами еврей, он, возможно, по-настоящему ее ценит[33]; любой другой богач останется в отношении музыки столь же невежественным, как и в отношении прочих видов искусства. В результате он попросту не знает, чему посвящать свой досуг. Становясь все богаче и богаче, он понимает, что делать деньги ему все легче и легче, и вот уже всего пять минут в день приносят ему больше, чем он сумеет потратить. Бедняк же прозябает в нищете из-за успеха богача. Так будет всегда и везде, пока успех видится целью жизни и мерилом счастья. Если человека не научить, как воспринимать успех, когда ты его добился, все достижения неизбежно превратят такого человека в жертву скуки.