Завоевание Туркестана. Рассказы военной истории, очерки природы, быта и нравов туземцев в общедоступном изложении

Хотя к вечеру половина города очутилась в наших руках, однако положение маленьких, разбросанных отрядов, как бы затонувших среди стотысячного населения, становилось опасным и, тем более, что коканцы, судя по всему, намеревались продолжать сопротивление. Правда, в тот же день явилась к генералу депутация от торговцев с обещанием, что завтра прибудут все старшины и сдадут город, но из ближних саклей стрельба продолжалась, на всех улицах и перекрестках снова появились заграждения, сообщение между отрядами прервалось. Наконец стало известно, что на базаре собралось 15 тысяч защитников, которые поклялись умереть. Одно время даже положение Черняева было опасно, потому что он разослал свои войска, оставался у ворот лишь с конвоем из 8 человек. Всем отрядным начальникам было послано приказание собраться к Камелакским воротам. Отсюда Черняев посылал в разные стороны небольшие команды, встречавшие самое ожесточенное сопротивление, кажду саклю приходилось брать штыками, были случаи что 1–2 человека бросались с айбалтами (топор на длинной рукоятке) на целую роту и умирали на штыках. Артиллерийский сотник Иванов[11] был выслан с 50 солдатами очистить улицу, которая вела к главному кошу (базару). Иванов взял первую баррикаду, причем овладел орудием. Не успели солдаты ее разобрать, как осыпали картечью из второй баррикады, там за арыком стояло 2 пушки, ближние двухэтажные сакли обстреливали это место перекрестным огнем. «Ура!» – крикнул Иванов, бросился сам, за ним побежали солдаты— овладели и 2-й баррикадой. К сожалению, храбрый сотник получил контузию, его место занял Макаров. Общими усилиями удалось вторично очистить все улицы. Выдвинули от ворот в целую версту внутрь города артиллерию и открыли огонь гранатами (граната— разрывной снаряд), отчего во многих местах начались пожары. Мало-помалу они слились в широкую дугообразную полосу огня, которая отделяла от неприятеля весь отряд Черняева, собранный к ночи у Камелакских ворот. Все были измучены до того, что с трудом передвигали ноги: предыдущую ночь никто не спал, целый день на ногах – в огне или рукопашном бою да еще под палящими лучами туркестанского солнца.

Отряд расположился тесной кучкой впереди ворот, густая цепь стрелков с сильными резервами расположилась ближе к саклям небольшим полукружием. Под ее прикрытием солдаты поели горячей пищи и уснули. Ночью неприятель пытался уничтожить наш отряд, то небольшими партиями он пытался проскользнуть сквозь цепь, то кидался толпой, но каждый раз попадал под пули наших стрелков. Прошла тревожная ночь, наступил рассвет. Сопротивление еще продолжалось, однако, не с той уже силой, очевидно, ташкентцы потеряли веру в успех. При всей своей многочисленности они все-таки оказались слабы в каждом отдельном пункте, нападали ли, или защищались. Везде храбрость и искусство брали верх над численностью. В этот день Краевский еще раз прошел весь город, сбил встречные баррикады, взорвал цитадель и благополучно вернулся в отряд. Улицы были окончательно очищены. Перед закатом солнца явились посланные от аксакалов[12] (старшины) объявить, что завтра непременно они явятся сами. Действительно, 17 июня рано утром аксакалы и почетные жители города, собравшись к Камелакским воротам, смиренно передали судьбу своего города во власть Черняева и подчинились всем его требованиям. Черняев приказал доставить всю артиллерию и ручное оружие. Город успокоился, население принялось за свои домашние дела. В наш лагерь было доставлено 63 орудия, около 2 тысяч пудов пороха, до 10 тысяч снарядов, кроме того, множество оружия. Потери же наши, сравнительно с таким громадным успехом, по числу были ничтожны: 25 убитых до 90 раненных – что возможно только в Азии.

Черняев один, без конвоя, в сопровождении старшин, отправился через самые населенные части города в бани. Жители были поражены смелостью русского генерала, с изумлением они глядели, как тихо и спокойно едет победитель, еще вчера державший в страхе окрестности Ташкента, теперь он раскланивается направо и налево, мирно вступает в жилище старейшего муллы Хаким-ходжи, принимает от него угощение, ласково с ним беседует. Ничего подобного с тех пор, как стоит Ташкент, они не слыхали и не видали. Возвратившись таким же порядком в лагерь, он отправил в столицу свое донесение, которое заканчивалось следующим образом: «С покорением Ташкента мы приобрели положение в Средней Азии, собранное с достоинством империи и мощью русского народа».