Завтра будет вчера

Никогда не забуду один случай, произошедший, когда мне было восемь лет. Мы гостили с родителями на родине, и нас пригласил к себе с ночевкой один из папиных знакомых. Мы приехали к ним уже рано утром, а ближе к вечеру поднялся настоящий переполох: пропала одна из дочерей хозяина дома. Ушла куда-то днем и не появилась. Я была слишком маленькой, чтобы понимать, о чем говорили тогда моя мать с его женой, почему она то и дело варила для подруги успокаивающие чаи и все отсылала меня в свою комнату, или почему вызывали скорую помощь папиному другу. Но глубокой ночью девушку все же привели домой. Втащили волоком, я видела это, спрятавшись на верху лестницы. Видела, как отец исступленно хлестал дочь по щекам, слышала, как она плакала навзрыд и даже не прикрывала лицо руками. Почему — то я запомнила именно эту картину: как она стояла перед ним на коленях, иногда роняя голову вниз, из ее глаз струились слезы, но она не пыталась защититься или оправдаться — просто молча принимала его удары, вздрагивая от тех проклятий, которые он посылал. Он грозился убить ее и выкинуть труп на свалку, чтобы даже помойные собаки знали, что в его доме никогда не примут шлюху. А в один момент, когда она начала умолять его простить, он сорвался и с криком начал пинать ее ногами по спине, по ребрам, по голове. Пока мой папа вместе с его женой не оттащили его от дочери.

Мама сказала мне тогда, что эта девочка опозорила свою семью и своего отца и заслужила худшего отношения к себе. Из их разговоров я поняла, что она попыталась сбежать с парнем, но их поймали, ее вернули, а несостоявшегося жениха избили до полусмерти.

Помню, как меня тогда поразила жестокость отца к собственному ребенку. Я тогда спросила у мамы, разве стоит его имя ее жизни, ведь он с самой настоящей ненавистью желал ей смерти в лицо. Мать сказала, что рано или поздно жизнь любого человека заканчивается, нельзя поделиться с детьми годами жизни, но можно оставить им свою честь и достоинство. И те дети, которые втаптывают в грязь доброе имя своих родителей, не заслуживают родительской любви.

Потом она засмеялась и, прижав меня к себе, сказала, чтобы я перестала говорить о глупостях, ведь ее маленькая девочка будет самой лучшей дочерью на свете.

А уже перед самым нашим отъездом я снова увидела Карине. Мы тогда играли с детьми в прятки, и я спряталась за амбаром, когда услышала тихие всхлипывания. Я легла на землю и подползла прямо к задней стенке амбара.

— Кто тут плачет? — прошептала тихо и поскреблась пальцами о камень.

В ответ всхлипывания прекратились, и наступила абсолютная тишина.

— Меня зовут Нарине. Я могу вам помочь, — я тихо постучалась, но никто не отвечал, — я могу позвать кого-нибудь из взрослых. Тетю Риту…

Я замолчала, услышав громкий всхлип.

— Уходи, девочка. — голос молодой женщины заставил подскочить от неожиданности.

— Тетя Рита хозяйка этого дома. Она поможет.

— Уходи, девочка. Уходи, — голос сорвался на крик, и я, испугавшись, убежала в дом.

Только через несколько лет я пойму, кто был заперт в том амбаре, и почему с такой болью отозвался на имя хозяйки дома. Несчастную той ночью избили так, что ее тело превратилось в один большой синяк. Об этом по секрету рассказала ее младшая сестра, всего на два года старше меня, и так же не понимавшая того гнева, который вызывало одно только упоминание имени Карине. Она рассказала, что в амбар сестру отвели братья, и каждый счел своим долгом ударить или пнуть пленницу по дороге. Девочка тайком от всех бегала к амбару и таскала старшей сестре сладости, которые та даже не могла есть из-за разбитой челюсти. Отец запретил жене кормить дочь, но та исподтишка подсовывала младшей дочери какую-нибудь еду для старшей, а пока муж с сыном были на работе, привела доктора, который диагностировал множественные переломы и очень тяжелое состояние избитой девушки. Говорили потом, что матери удалось со временем отправить дочку к своей сестре, которая ее и выходила.

А в глазах общества случилось то, что должно было случиться. Постепенно в кругу знакомых той семьи имя этой девушки стало нарицательным. Им предостерегали малолетних дурочек от совершения необдуманных поступков, им высказывали свое презрительное отношение к любой другой оступившейся.

Говорили, отец так и не простил ее до самой смерти, и она смогла вернуться в дом только после его похорон. О замужестве на родине и речи быть не могло, а ее возлюбленный к тому времени обзавелся уже женой и детьми.

Я никогда не думала о Карине столько, сколько в последние недели. Представляла себя на ее месте и понимала, что даже мой отец при всей его любви, и несмотря на то, что клялся всегда только моим именем, не простил бы мне ни Артема, ни ежедневной лжи, ни измен Гранту. Да и разве любой другой бы простил? Я знала, что нет. Я понимала, что поступаю низко по отношению не только к родителям, но и к жениху. Но и не могла поступить по-другому. Стоило только запиликать телефону, как мое сердце учащенно билось и подскакивало в предвкушении. На сообщения Артема стоял особый звук оповещения.