Завтра наступит, я знаю

Горбачева Вероника. Завтра наступит, я знаю

Все бывает. Абсолютно все. Просто кое-что — редко и не со всеми. Но это не значит — ни с кем и никогда

Макс Фрай, «Большая телега»

Пролог

Метла — давно отживший атрибут,
Нашла свою последнюю обитель.
А жаль, в ней самый никчемушный прут
Запомнил больше, чем иной сказитель.

И не про шабаш, порчу, ворожбу,

Не про котлы и жуть дрянных традиций,
Не про девиц с наростами во лбу,
Не про костры и пытки Инквизиций…

В сомнительных познаньях воспарив,

В плену атеистического бреда
Низвергли ведьм, почти что позабыв,
Что «ведьма» родилось от слова «ведать»

Но где-то, затерявшись среди нас,

Любя, рожая и варя обеды,
Творят себе, не опуская глаз,
Те, что хранят в душе частичку Веды.

Едва не спихнув с простого, в благородную трещину, карниза горшок то ли с геранью, то ли с петуньей — шутт их знает, старый Птиц не разбирался в этой хрени и не желал забивать свою мудрую голову всяческой ерундой — старый ворон с трудом втиснулся меж керамических шершавых бастионов и долбанул клювом в оконное стекло. От души. Ибо был сердит. В конце концов, он принес Вести! А Хозяйка даже не подумала приоткрыть раму, хоть всегда знает, чувствует, когда он появится… Мчись тут к ней через весь город, лети, задыхайся, предвкушай ее изумление или, еще лучше, восторг от новостей, ласковое поглаживание перышек, свежевскопанную грядку с вкусными жи-ирненькими червяками, блюдце сладкого молока, отобранное у кота… И натыкайся каждый раз на закрытое окно. Тьфу! Одно слово — ведьма! Знает, что прилетит — но все делает, чтобы его позлить.

Совсем рядом, за преградой из стекла, засмеялись. Услышь кто этот волнующий грудной смех — так и вообразил бы себе прелестницу в расцвете красоты и молодости, в коей чудесным образом ужились и юношеский задор, и флер особой зрелости, несущей в себе не какой-то гипотетический закат, но лишь новые грани совершенства, что раскрываются со временем. Впрочем, рука, толкнувшая оконную раму, хоть и изящно выточенная природой, хоть и ухоженная, мерцающая отполированными ногтями с хитрой перламутровой вязью, принадлежала вовсе не девушке. Да и лицо… Нет, пожалуй что лик, настолько он был одухотворен.

Даму, гостеприимно распахнувшую окно в свое жилище, язык не повернулся бы назвать старухой, о нет, разве что величественной пожилой лейди. Настоящей лейди, из тех, в чьих жилах кровь отливает благородной синевой Артских королей, а кожа, до сих пор изумительная, несмотря на сеточку морщин вокруг глаз, поражает свежестью и белизной. Безупречная осанка зрительно делала хозяйку выше, простое утреннее платье винного цвета подчеркивало и тончайшую талию, и стройные ноги, до сих пор не потерявшие изящности линий, и белизну седины, взбитой в пышную прическу. Ярко-синие глаза лукаво щурились.

Ею, как античной статуэткой, пролежавшей в земле больше тысячи лет, можно было любоваться бесконечно, и, восхищаясь, признавать, что возраст для таких, как она, всего лишь количество оборотов планеты вокруг светила, но отнюдь не старение.

— Не сердись, Аллан. — Дама снисходительно-ласково улыбнулась. — Я знала, что ты появишься, но никак не ожидала тебя так рано. Залетай. Ах, да, прости…

Это кроткое «прости» стоило нескольких минут ожидания и неудобств, право же, стоило! Особенно, когда, извинившись, лейди соизволила подхватить крупное, прямо скажем — увесистое тельце Птица и аккуратнейшим образом извлечь его из плена горшков герани… или петуний, шутт их знает. Главное, что они мешали распахнуть ему крылья. Ворон догадывался, что Хозяйке просто-напросто нравится эта игра в стервозную ведьму, забывающую о верном помощнике, что она незло потешается над его возмущенным пыхтением, но… где-то в глубине души, пусть и очень глубоко, разгорается в ней в такие моменты искорка умиления. За которую старый Аллан По готов был, ежели понадобится, продать душу.

А у пернатых есть душа, и даже не спорьте с трехсотлетним Птицем. Есть. По крайней мере, у фамильяров.

На какое-то время он начисто забыл о сведениях, которые весь полет складывал в своей умной голове по порядку, дабы преподнести по нарастающей степени важности и удивить, удивить… Ласковые пальцы погладили его по голове, перебрали перышки на крыльях, отливающих синевой, нежно провели пару раз по вискам, где, будто у человека, серебрилось несколько белых пуховинок, похожих на седину.