Завтра наступит, я знаю

— Приятно, когда о тебе помнят. Пять лет, конечно, для почти бессмертного — малый срок, но все же… Ладно, отбросим сантименты. Уважение к памяти Наставницы — это, конечно, прекрасно, но Лоуренс Лохли слишком практичен, чтобы этим и ограничиться. Просто Орден Равновесия давно нуждается в ведьмовской магии, да и прямая связь между мирами ему не помешает; а действующие порталы до сих пор магозатратны. Я сама ему твердила, что земные ведьмы лучше и адаптивнее других иномирных. А главное, у них гибкая психика, и редко… как это?.. редко срывает крышу при переносе в мир иной и осознании собственного могущества. За сверхкороткую жизнь они вырабатывают умение приспосабливаться к меняющимся обстоятельствам, чего не скажешь о здешних долгожителях, которые могут им показаться неповоротливыми и медлительными тугодумами. Впрочем, раз на раз не приходится. Надо бы последить за этой одаренной: землячка, как-никак…

— Кар-р? Зем-ляч-ка?

— Соотечественница, друг мой легкокрылый. Приглядись там, если будет возможность, понаблюдай за ее Тенью. Может, придется помочь… Не нравится мне эта ситуация как таковая. Кто ей блокировал магию? Кто затем снял блок и для чего? В таких случаях бывает, что проснувшийся Дар развивается стремительно, неподконтрольно и губит свою носительницу. Справится ли она? Справится ли Лоуренс?

Ведьма стряхнула со скатерти в густую траву горсть яблочных семечек. Проследила, как на лету засияло одно из них, как пронзило дерн, пустило первый росток.

— Вмешиваться пока не будем, — сказала неожиданно жестко, словно подводя итог. — Посматривай. Мотай на… клюв. Рассказывай. А там поглядим.

И добавила, поморщившись:

— Не нравится мне, что он вызывает ее прямо сейчас. Молодую Тень послать за Жезлом? Авантюра. Даже если он просто воспользуется ее силой, собранной в накопитель — риск велик…

Глава 1

Как только я начинаю описывать свою жизнь словами, она стремительно утрачивает даже те жалкие намеки на смысл, которые смутно мерещатся мне, пока я молчу или вру.

Макс Фрай, «Большая телега»

Поганая это штука — микроинсульт. И даже не особо утешает приставка «микро». Оно конечно, хорошо, что не разбило параличом, что руку-ногу не волочишь, и речь восстановилась всего-то за три дня… Да и как восстановилась: она особо и не терялась, лишь язык слегка заплетался, словно не поспевая за мыслью, да губы не сразу слушались, как после анестезии у стоматолога… За эту неделю, вздернув себя с койки, Регина успела побродить по больничным коридорам, позаглядывать в стеклянные двери соседних палат — и уж насмотрелась на прочие жертвы помолодевшего недуга. А заодно и наслушалась.

И во всей полноте ощутила правоту выводов опытных бабулек, сетовавших обычно на скамейке у подъезда: в больницу лучше вовсе не попадать! Придешь с пальцем — оттяпают руку. Пожалуешься на одно, а найдут кучу всего другого и как начнут стращать! И залечивать.

И впрямь, наглядевшись на лежачих, мычащих, плачущих, кое-как шевелящих одной рукой или только пальцами, одолевающих вместе с логопедом первые за время восстановления слова, оставалось только порадоваться. За себя, любимую. Которую сия тяжелая чаша миновала. Кому-то еще предстоит добраться до самого дна, до ее горчайшей гущи, рыдая от многомесячной или многолетней неподвижности — порой, окончательной и бесповоротной; ей же выпало лишь слизать пенку, горькую, совсем не пивную, но отдающую запоздалым ужасом перед тем, что все могло бы оказаться куда хуже.

И вообще: лежать бы ей сейчас… Когда ее шарахнуло-то? Ага, в ночь под субботу. Значит, уже в понедельник похоронили бы… Нет, это если считать три дня, по православному обычаю, ставшему нынче традицией; да если, кстати, ее сразу нашли бы. Допустим, Жанка, что частенько трезвонит по вечерам, в этот раз не дозвонилась бы и забеспокоилась. Впрочем, подруга собиралась в клуб, искать «очередной последний шанс», и до завтрашнего полудня могла считаться вычеркнутой из жизни. А раз так — пока это она забеспокоилась бы, пока добилась разрешения вскрыть квартиру, вызвала бы и скорую, и полицию! Потом тело отправили бы … (Тут Регина содрогнулась: думать о себе, как о «теле» оказалось неприятно.) Потом вскрытие… (Еще ужаснее, просто отвратительно.) Так уж положено; ведь молодая, почти, здоровая баба — и вдруг с катушек долой, с чего бы это?

Прервав затяжной приступ душевного мазохизма, Регина великодушно опустила дальнейшие, леденящие душу, подробности мытарств неупокоенного тела и перешла к финалу. К изящному полированному деревянному футляру, в котором, среди цветов, рассыпанных по белому атласу обивки, лежала бы она сама, бледная и красивая после услуг похоронного дел визажиста. Ну да, мало того, что ее перекошенную морду пришлось бы приводить в порядок; надо ж еще и швы как-то замаскировать. При вскрытии таких, как она, с характерным «поплывшим» лицом в первую очередь снимают скальп, распиливают черепную короб…

Так, хватит!

Наслушалась! Надумалась! Довольно!

Судорожно втянув воздух, со всхлипом, до занывших от холодного воздуха зубов, она зажмурилась и потрясла головой.