Завтра наступит, я знаю

Развод помнит. Кочевания по квартирам. Молчание родителей. Потом, когда ее повысили до директора по персоналу на крупнейшем во всей области металлургическом комбинате, когда вполне легальный, заработанный собственной головой — а не иным местом! — оклад плюс премиальные за бесконечную переработку позволили ей и заиметь, наконец, собственное жилье, и приобщиться к достатку и благам сего мира, она почувствовала себя, наконец, состоявшейся, независимой…

… и одинокой.

И мудрой.

Готова была поехать в знакомый до боли дом, с цветами и извинениями, оставалось лишь дождаться, когда постаревшие и, наверняка, тоже одинокие папа и мама вернутся из Египта…

… но вместо катарсиса прощения — лишь похоронить их. Так и не успев проститься. Ведь с тем, что остается после авиакатастрофы, особо не поговоришь, да и в лицо не глянешь в последний раз. Хорошо, если будет что-то вмуровать в стену колумбария. Хоть прийти потом, вглядеться в молодые лица на фотографии… Общайся теперь, сколько хочешь.

Почти пять лет прошло…

Психолог горбольницы, выслушав ее рассказ, покачал головой, расспросил о том, о сем, и подвел ее к мысли, что затянувшаяся с той поры, собственно, депрессия и привела в конце концов ее сюда, на больничную койку. И надо, дескать, переосмыслить, сделать выводы, развернуться лицом к будущему, ибо, пока мы глядим в пошлое — мы ему, своему «завтра», неуважительно показываем задницу, нехорошо. А провалы в памяти? — спросила Регина. Почему я… как тот Леонов-Доцент: «Тут помню, тут не помню»[3]? Начинаю вспоминать какой-то определенный год — и словно вижу склеенную кое-как кинопленку с вырезанными кадрами. Допустим, ездила в Прагу, но абсолютно не помню ни города, ни самой поездки, только факт, что она была. Вот уж пожалеешь, что не вела дневник, даже в блоге не писала и в соцсетях не сидела по недостатку времени… Помню, что провела изумительные Новогодние праздники в прошлом году — но вот с кем, где? Ни-че-го в голове не осталось! Что за ерунда?

Это последствия, вздыхал дипломированный психолог. Голубушка, все-таки инсульт — серьезное испытание для мозга. Да, удивительно, что память словно прорежена; но, возможно, с этими временными участками связано что-то неприятное, ужаснувшее вас? Игры подсознания — хитрая штука… Но в общем и целом вы же владеете целостной картиной своей жизни? Вот видите! Ничего, пройдете реабилитацию, успокоитесь, разберетесь, наконец, со своей затяжной депрессией — и, рано или поздно, все встанет на свои места.

Вспоминая эту беседу, заброшенную книгу, унылую бессонницу под колючим даже сквозь пододеяльник одеялом, непонятную печаль по несостоявшейся Истории — что, может, тоже шиза, как у бывшего мужа? — Регина поглядывала с больничной веранды на жиденький парк, на одинокие, еще не согнанные мартовским солнцем, почерневшие снеговые кочки и пыталась бороться с очередным приступом тоски.

— Может, оно и лучше было бы? — не выдержав, спросила вслух, благо, никто рядом не крутился. — Кому она нужна, в сущности, эта моя никчемушная пустая жизнь? Что и кому я пыталась все это время доказать? А? И главное — зачем?

Разумеется, ей никто не ответил. Где-то вдалеке, за голыми деревьями, плохо сдерживающими звуки большого города, вжикали автомобили, гудел поезд; в небе, оставляя белые пухнущие следы, прокладывала трассу тройка реактивных самолетов. С ветки ближайшего тополя косилась большая черная птица, точь-в-точь Ворон из фильма о Кае и Герде… Вздрогнув, будто его застукали с поличным, гипотетический ворон едва не свалился с ветки, каркнул негодующе и, сорвавшись с места, улетел. Кому тут было отвечать?

— Как-то, однако, надо жить дальше, — вздохнула Регина. — Работу, что ли, сменить? Уехать к черту на рога? Сил уже нет, все достало…

И поняла, что сказала, наконец, то, в чем давно боялась признаться.

Вот оно.

Достало.

[1] Регине досталась одна из книг «Хроник Ехо», Макса Фрая.

[2] «Огненный рай» — фирменный кофе Франка, персонажа из романов Макса Фрая.

[3] Персонаж из кинокомедии «Джентльмены удачи», изображавший потерю памяти.

Глава 2

Во время испытания стекаются все беды.

Иоанн Дамаскин

Она надеялась, что хотя бы дома, в котором и пресловутые стены помогают, в голове прояснится; развеется, наконец, зыбкий туман, затягивающий временами сознание, пройдет несвойственная ей, уже надоевшая апатия. Тем более что лечащий врач выписал ее с легким сердцем, хоть и несколько недоумевая: видимо, все же сомневался в диагнозе, но кто о таком вслух говорит при пациенте? Во всяком случае, очень немногие. Приступы полнейшего безразличия и отупения легко объяснялись лошадиными дозами успокаивающих средств, которые Регина твердо решила дома не принимать, желая, наконец, вернуться к кристальной чистоте рассудка. Несмотря на положенный ей месяц больничного она собиралась выйти на работу через неделю. Потихоньку-полегоньку подготовить дела к сдаче — и… Пока не остыло стремление убраться куда угодно, к черту на рога, в самом деле, лишь бы не видеть опостылевшей действительности.