Завтра наступит вчера

Прошли те же десять дней. Все это время они избегали говорить об ожидаемом результате. По-прежнему распивали по вечерам жасминовый чаек — когда трио, когда дуэтом. Васса получила от Юли приглашение на свадьбу. Разговаривая с Рыжиком по телефону, даже на расстоянии почувствовала, каким жаром полыхает Юлькино счастье — трубка загорячела. На одиннадцатый день утром позвонил доктор Яблоков.

— Василиса, ты сможешь сегодня подойти ко мне домой?

— А что случилось, Сережа? — По всему телу засеменили ледяные мурашки.

— Ничего не случилось. Анализ готов.

— А почему не ты к нам?

— Я не могу.

Ответ лаконичный, ничего не скажешь.

— Хорошо, — вздохнула она, — к которому часу?

— К шести сможешь?

— Да.

— Договорились. Жду.

Она положила трубку и тут же набрала рабочий телефон Влада.

— Владик, это я.

— Привет, малыш!

— Влад, звонил Сергей. Мой анализ готов. Он просит подойти к шести часам. Домой.

— Иди, конечно, — спокойно посоветовал муж.

— А ты не пойдешь со мной?

— Я не могу. Мне в одно место нужно. Отменить невозможно.

— Ладно, — растерялась она такому явному безразличию к ее жизни и судьбе, — я одна пойду.

— Вот и славненько, — подвел черту черствый муж. — Удачи!

Ровно в шесть пунктуальная Василиса нажимала кнопку звонка. С этой кнопки начался ее путь на Голгофу. Как давно это было — совсем недавно. Дверь открылась сразу. «Ну, все повторяется, — подумала она и тут же спохватилась: — Не дай Бог, чтобы все».

— Привет, Сережа!

— Здравствуй! — Хозяин посторонился, пропуская гостью вперед. — Проходи в комнату. — Он был абсолютно невозмутим.

«Черт, ну что можно понять по его лицу?!»

— Располагайся где хочешь.

Она присела на краешек стула за столом, накрытым все той же льняной скатертью. «Надо бы скатерть ему подарить, — мелькнула мысль. — Скатерти надо менять, хотя бы изредка».

— Сережа, скажи, пожалуйста, честно: анализ плохой?

— Ты понимаешь, Василиса, какая штука, — он опять затеребил свои не повинные ни в чем очки, — сегодня утром Иван Иваныч сказал мне…

— Что? — Она крепко вцепилась пальцами в мягкое сиденье стула. Ноги — пудовыми гирями — приросли к полу. В животе зазвенело пустотой. «Господи, только бы в животе не урчало, — подумала в панике, — это же ужасно, когда урчит!»

— Что ты здорова!!! — заорал профессор. — Окончательно! Бесповоротно! — Он подскочил к оцепеневшей гостье, подхватил ее на руки и закружил по комнате.

— Сережка, ты с ума сошел! — смеялась она. — Отпусти! У меня голова кружится. Я же слабая еще.

Сергей Сергеич Яблоков, док гор медицинских наук и ее друг, осторожно разжал руки.

— Нет, ты не слабая, Василиса. Ты очень, очень сильная. Ты — молодец! И мы победили.

Его лицо почему-то стало расплываться. Ей захотелось опереться о стул, а еще лучше — сесть. И тут раздался глухой выстрел. Васса вздрогнула и резко повернула голову.

В дверях кухни стоял ее муж и, расплываясь в дурацкой улыбке, держал в руках бутылку. Влад никогда не умел открывать шампанское — из наклоненного горлышка вытекала пышная иена и щедро поливала дубовый профессорский паркет.

Глава 27

Ноябрь, 1982 год

Она себя ненавидела. Проклинала собственное необъяснимое упрямство, перечеркнувшее возможность счастья. Надень, на два, на три — пусть! Но это было бы ее счастье — в сейчас, в сегодня. Туда звало хмельное тело, которое никак не хотело трезветь. Тело кричало «да» — разум холодно отвечал «нет». И эта непримиримая парочка рвала на части, выматывая душу. Третий день она не подходила к телефону, нарушая все заповеди воспитания и заставляя Настеньку врать, что мамы нет дома, а врать, как известно, нехорошо. Заметив однажды бежевую «Волгу» у телецентра (да мало ли их по Москве ездит!), повадилась тем не менее уходить через другой выход — береженого Бог бережет. Она была на грани нервного срыва, потому что не могла больше дышать с ним одним воздухом — и не видеть его. Хотелось одного: чтобы он уехал. И тогда закончилась бы эта пытка. И началась новая жизнь, с чистого листа — tabula rasa. А объяснялось все очень просто: беда в том, что она не хочет быть третьей. Не хочет и не может! Противно-то подбирать объедки с барского стола. И пусть он уезжает побыстрее. Завтра. А она здесь сама разберется со всеми — и со своим телом, и со своим умом.

— Неведова, зайди ко мне, — бросил в открытую дверь редакторской Егорычев, направляясь к себе в кабинет.

— Ой, что это он так сурово? — удивилась Оля Волнушкина. — Вроде ты еще не творила Ничего не натворила, чтобы вызвать такой тон. Какая муха его укусила?

— А это он так чувства свои скрывает, — промурлыкала Элеонора Матвеевна, печатая на машинке очередную «нетленку». — Нравится ему Ларочка — вот он и выставляет свои колючки, чтобы мы, наивные, не догадались ни о чем.

«Это ты-то наивная?» — подумала Лариса и, прихватив на всякий случай блокнот и ручку, поднялась со стула.

— Пойду я.

— Ни пуха ни пера! — напутствовала ее Волнушкина.

— К черту!