Завтра наступит вчера

— Это не мой номерок, а твой. — уточнила приземзленная подруга. — Бери пальто. У тебя и вечер будет прекрасным, если начнешь действовать и перестанешь причитать.

Они спустились вниз и оказались на улице.

— Ларик! — ахнула Агата и звучно стукнула себя в лоб.

Что случилось? — испугалась Лариса.

— Выручай, солнце мое! На тебя с надеждой взирает вся русская поэзия в моем лице. Не дай погибнуть репутации таланта!

— Aгатка…

— Мерцалова, солнышко, поедем со мной, а? Поможешь мне стол накрыть, — зачастило бестолковое дарование. И бесстыдно польстило: — Ты же мастерица Посидим, дебют мой обсудим. Вадим интереснейший человек, — доверительно сообщила знаток человеческих душ. — Он сейчас большой начальник в редакции, зам. главного. Я же тебе рассказывала: это он первый посоветовал мне писать стихи, помнишь?

Лариса не ответила, ее памяти только Вадика не хватало.

— Он еще поместил мои стихи в рубрику «Поэзия молодых». Неужели забыла?!

Подошла «девятка».

— Нет, — потянула за рукав поэтесса редактрису, не поедем на троллейбусе. Я машину возьму. У нас времени нет.

В машине возбужденная дебютантка успокоилась и затихла. «Господи, ну как можно одновременно быть такой умницей и такой бестолковой! — изумлялась Лариса, поглядывая на довольную и притихшую Некачаеву-Луговую. — Видно. Бог ей дал такой талант, при котором в жизни можно быть дураком».

— Агатка, у меня максимум полтора часа. В восемь я должна быть на Звездном бульваре.

— Без проблем. — успокоила ее покладистая поэтесса, — в крайнем случае Вадик отвезет тебя. Он говорил, что машину недавно купил.

«Безголовая-то безголовая, — усмехнулась Лариса, — а всех заставит плясать под свою дудку».

Через час с хвостиком, попив кофе с тортом и наобщавшись вволю, Лара прощалась с теплой компанией.

— Спасибо тебе, Мерцалова, солнце мое, красавца ты моя! Вы мне, ребята, дали путевку в большую жизнь. — Агата подхватила под руки Ларису и Вадима. — Я по призванию поэт, по жизни — просто…

— Мама, — закончил за нее муж Семен.

— Вот так всегда, — пожаловалась поэтесса, по глупости залетевшая в «учителя», — хороший человек, но бескрылый. И мне летать не дает, говорит — детьми и домом заниматься должна.

— Поэтом можешь ты не быть, — заметил «бескрылый» муж, — но матерью ты быть обязана.

— Все, я пошла! — прекратила супружескую перепалку гостья. — Спасибо вам за кофе и торт.

— А может, тебя Вадик подвезет?

— Нет, спасибо, я машину поймаю.

— Вы уверены, что сейчас легко найти машину? — подал голос немногословный Вадик. — Стоит ли тратить время на поиски, когда машина под рукой? — Его улыбка была приятной и очень располагала. Некачаева-Луговая умела подбирать друзей.

— Нет, — отказалась Лариса. — я пойду.

— Ну что ж, на нет и суда нет. Всего вам хорошего. Приятно было познакомиться.

— Взаимно.

— Звони, солнце мое, — расцеловала ее Aгатa, — жаль, что тебе надо уходить. Мы только-только разогрелась, сейчас стихи будем читать. — Она нерешительно посмотрела на мужа и виновато вздохнула: — Новые написала.

Глава 29

Бежевую «Волгу» она заметила издали, еще в такси.

— Не вас ждет? — подмигнул таксист, кивнув в сторону «Волги».

— Не вас, — холодно ответила Лариса.

— Ждать можно, когда знаешь — кого, — укоротила болтуна пассажирка и, сунув в ладонь рубль, открыла дверцу.

— Чиво? — разинул рот водила. — Не понял!

Лара медленно шла навстречу загорелому мужчине в куртке. Тридцать шагов — как тридцать верст. На ногах — гири, на теле — вериги, внутри — жар и холод. Шаги шабашили тоску и одиночество, шаманили, отшвыривали время. Двенадцать месяцев рысью слетели по лестнице дней и замерли в сантиметре от разноцветных глаз.

— Это ты, — выдохнул он. — Я начинаю верить в Бога.

Она — кончиками пальцев — осторожно провела по его лицу. Так слепые читают книгу — кожей.

— Ты похудел. И у тебя усталый вид. Все нормально? — Указательный палец нежно обвел контур сухих обветренных губ — и прочитал в них боль. Много боли. Губы дрогнули и спугнули чтеца. Она отняла руку. И с ужасом увидела, как в уголке карего глаза скапливается влага.

— Поехали!

Лара молча села в машину. В третий раз — Бог любит троицу. А еще Бог любит неожиданности.

Знакомый дом, знакомый подъезд. Лифт, где на пластмассовой панели коряво нацарапано: Таня + Витя = любовь, мятые бумажки на полу, мерзкий плевок. В верхнем углу паучок плетет паутину — пытает чистоту. Странно, прежде она никогда пауков в лифте не видела. Почему она подмечает такие мелочи? Они молчали, иногда молчание — как гром. Нервы — оголены. Не двое — два оголенных провода Соприкосновение — искра, из искры — пламя. Он опять открыл ту же дверь. И опять — чужую.

— Ну здравствуй! — шепнули губы.

И все растворилось в горячем тумане…

Они молча лежали рядом, а мир вокруг постепенно обретал реальные черты: зашумели за окном машины, ритмично закапала из непочиненного крана вода, встали на места стены, огоризонталились пол и потолок.

— Здесь кто-нибудь живет?

— Очень редко. Мой друг. Он работает в Бирме. Здесь — только в отпуске.

— Бирма… наверное, там жарко?

— Не жарче, чем в этой квартире, когда мы здесь.