— На всю оставшуюся жизнь?
Он не ответил. Он по-прежнему вертел в руке зажигалку и тщательно изучал потолок, выискивая там какие-то зазубрины, трещины, пятна — и еще черт знает что, одному ему ведомое. Ларисе вспомнилось все его десятилетнее отцовство — покоя и сдержанной любви, не омраченное тревогами и заботами.
— Но ведь ты же отец. И это ты уходишь от нас, — сдержанно напомнила она.
— Во-первых, я сказал: решать тебе.
— Игорь, ты же прекрасно понимаешь: мы не сможем быть вместе.
— А во-вторых, — продолжал он, не обратив на реплику внимания, — я не могу. Почему ты требуешь этого от меня?
— Потому что ты — отец.
— У каждого родителя свои минусы и плюсы, как у любого источника питания. Считай мой отказ минусом.
Ей стало грустно и невыразимо жалко их обоих. И еще — удивительно — она, обманутая, испытывала вину перед этим усталым, поникшим человеком, никак не вписывающимся в амплуа героя-любовника. Лариса отчетливо поняла — все, это конец. И удивилась. Странно, она всегда думала, что развод — это скандал и крик, и взаимные упреки, и оскорбления, и еще много чего другого — постыдного и мерзкого. А оказывается, это просто боль — много боли, и чувство вины, и острая жалость друг к другу, двух неудачникам, упустившим свое счастье. Она поднялась из кресла и взялась за ручку двери. Что это капнуло на грудь? Она же совершенно спокойна. Только где этот проклятый носовой платок, вечно его нет под рукой!
— Прости меня, Игорь.
И посмотрела на мужа. И с ужасом увидела, как по бледной щеке медленно сползает прозрачная капля. Или ей это показалось в мокрой пелене?
Жарко. Сонно. Мысли лениво бродят в голове, безмятежно фланируют вдоль овала черепной коробки, как вдоль набережной, — только что каждой цветочка недостает. Васса представила изысканное общество собственных мыслей — франтов и франтих, вальяжных гулен с ажурными зонтиками (мыслишки) и тросточками (мысляки). Вежливо приподнимая котелки, раскланиваются друг с другом чинные господа и кокетливо улыбаются одетые по последней моде дамы. А что? Вполне приличное общество. Вот встретились два мысляка и завели неспешный, обстоятельный разговор.
— Как поживаете, уважаемый?
— Благодарю вас, отлично! А как ваша неповторимость изволит себя чувствовать?
— Благодарю, великолепно!
— Наша госпожа изволили решить вашу проблему?
— О да! Наша госпожа всесильна и мудра!
— А как ваша проблема, уважаемый? Решена?
— О да! Я избавился от тяжести, гнетущей меня, и сейчас легок, как перышко.
— Слава нашей госпоже!
— Слава всемудрой!
И, учтиво раскланявшись, довольные мысляки пофланировали дальше. А вон щебечет парочка мыслишек, прикрываясь кружевными зонтиками.
— Ах, милая, что за ужас я испытала неделю назад! Такая тяжесть, такая тяжесть — невыносимая!
— А нынче что же?
— Ах, моя неповторимая, блаженство! Я вся соткана из воздуха! Наша госпожа освободила меня.
Васса прыснула, живо представив себе манеры и ужимки собственных мыслей, будто покрутилась среди них. Да уж где там — покрутилась! Они ее чуть не сожрали — эти милые безобидные мысляки и мыслишки. Проблем было — выше крыши. Но, как говорится, глаза боятся, а руки делают. Сейчас-то — на пароходной палубе, в шезлонге, под жарким южным солнцем — кажется, что проблемы эти были не так уж сложны и вполне решаемы. Но тогда… Она до сих пор отлично помнит ужас, который испытывала все сорок минут, пока добиралась на такси из Останкино в Сокольники, где живет сестра Влада. Сообщение свекрови об Ольгиной попытке самоубийства привело ее в шоковое состояние. Представить невозможно, что Ольга способна на такое!
Двадцатипятилетняя золовка жила вдвоем с мужем, вертлявым пройдохой (Вассе он никогда не нравился), любила его до полуобморока и была счастлива вполне. И кто бы мог подумать (кроме Вассы, конечно), что этот хлыщ заведет себе любовницу! Да не абы какую, со стороны, а ближайшую Ольгину подругу. Дружба была горячей, а любовь оказалась пылкой. Доверчивая дуреха-жена ни сном ни духом не ведала о шашнях милой парочки. Но однажды днем она заявилась домой в неурочный час и застала их в собственной постели, еще не остывшей от утренних супружеских ласк. Скандал вышел грандиозный! Из окна третьего этажа летели на покрытый первым снегом асфальт мужнины пожитки: брюки, пиджаки, свитера, магнитофон и лыжные палки вместе с ботинками. Сами лыжи горячая Ольга не нашла. Соперницу-подружку обманутая жена за волосы выволокла на площадку и столкнула на лестницу в чем мать родила. Через пять минут, правда, пожалела и выбросила туда же и ее барахло. Соседи, приклеенные к дверным глазкам, наслаждались бесплатным спектаклем от души. Очистив жилплощадь от прелюбодеев, Ольга позвонила Ирине Палне и, доложив о мерзком предательстве шустрой парочки, попросила приехать.