Теща преступника (теперь уже, видимо, бывшая) примчалась сразу же, бросив все свои дела и не пожалев денег на такси. За кухонным столом мать и дочь поругали предателей (нет, а она-то, мерзавка, какова?!), погоревали, поплакали, выпили по рюмке водочки (от стресса — известное дело), закусили чем Бог послал. Потом попили чайку — и опять по рюмочке. И только после этого, довольные взаимопониманием и друг другом, расстались. Перед уходом Ирина Пална даже вымыла пол в однокомнатной квартире — а чтоб мерзавец не вернулся, будь он проклят! На подходе к троллейбусной остановке мать вдруг вспомнила, что забыла у дочери очки (и немудрено!), а она без них как без рук. Пришлось возвращаться. Дверь была не заперта, так что и ключ не понадобился. Войдя в квартиру, Ирина Пална увидела на стуле Ольгу с бельевой веревкой, один конец которой был привязан к потолочному крюку, а другой обвивался вокруг шеи. Обманутая жена и подруга не поленилась даже люстру отцепить, чтобы осуществить свой мстительный замысел: а пусть подлеца совесть грызет до конца дней его!
Что было дальше — Ирина Пална помнила плохо. Главное, Ольгу спасли. Тут Васса скептически хмыкнула: да был ли мальчик? Все это, по ее мнению, больше походило на фарс, чем на трагедию. В самом деле, человек, который принял твердое решение уйти из жизни, не станет оставлять открытой дверь на подстраховку. И не будет устраивать балаган из своей драмы — из чувства собственного достоинства, из стыда, наконец. И вообще Васса всегда считала, что истинное горе переживается тихо и не выставляется напоказ. Страдание не терпит суеты и показухи. Вон Лариска: ходила белая, с кругами под глазами — и молчала. Без истерик и рыданий. Вспомнив Ларису, Васса вздохнула: жалко ее, сердце рвется. Вот гад! Такая женщина — умница, красавица (все эти дикторши в подметки ей не годятся, куклы мазаные), человек замечательный! А счастья нет. И куда эти мужики смотрят, совсем с ума посходили, с жиру бесятся! Да взять ту же Ольгу: ведь любила она своего прохвоста! И что ему было нужно? Вот уж точно: учишь волка «Отче наш», а он все твердит «ягненок». Видно, поганую мужскую породу ничем не перешибешь! Здесь Василиса слегка устыдилась, вспомнив мужа. Влад не такой! Но, поразмыслив, стыдиться перестала: исключения на то и есть, чтобы подтверждать правила. Потом мысли ее перескочили на Батлера: слава Богу, удалось пристроить — помогла сердобольная Варвара Алексевна, соседка по площадке. Вспомнилась и пропавшая беспутница, рыжая Юлька. «Обидеться на нее, что ли, когда объявится? Ну что такое, в самом деле, десять дней — ни слуху ни духу».
— Василиса, вам нельзя на солнце спать, вредно. Сгорите. У вас очень белая кожа.
Васса открыла глаза. Над ней нависла высокая фигура Алексея Федотовича, стройного, подтянутого, сногсшибательно элегантного в своей морской форме и не потеющего (?!) в этом пекле старпома корабля, на котором плыла съемочная группа.
— Что?
— Я говорю, не надо на солнце дремать. Это очень вредно для вас.
— А я не дремлю, я думаю, — сважничала белокожая. И, лукаво улыбнувшись, добавила: — А вы не хотите подумать со мной? Иногда мыслительная деятельность способствует улучшению физической.
— Спасибо, нет. Нам не положено, — смешался от откровенного кокетства старпом и покраснел.
«Как девушка!» — умилилась совратительница, заметив румянец на тщательно выбритых щеках бравого моряка.
— А мы с вами прикроемся шляпкой и нас не заметят. Смотрите, какие широкие поля! — Беззастенчивая кокетка похвасталась новой соломенной шляпой, взятой напрокат у Ларисы.
— Кх-кх, — закашлялся бедный старпом, — вы все же поберегите себя. Это не Москва. — И отчалил. Отдал швартовы, с сожалением покидая статную сероглазую красавицу с нежной светящейся кожей.