Завтра наступит вчера

— Старинная вещица, настоящее серебро, — любовно похлопал флягу по пузатому бочку. — Друг подарил, арабист. А надпись сделана арабскими буквами и переводится как «пленное вино». Эти слова принадлежат Рудаки. Вы любите Рудаки?

Она неопределенно пожала плечами.

— А я люблю. У нас его мало печатают, все больше Исаева да Михалкова. А он был удивительный поэт! И с непростой, можно сказать, трагической судьбой. Сначала жил во дворце Саманидов, писал стихи, был богат и знаменит. Потом впал в немилость, его турнули из дворца. Ослепили. Умер в своей деревне, в нищете. Что вы хотите? Бедняга жил на рубеже девятого-десятого веков — мрак! Да еще и в Персии. Какой же талант это выдержит? Я ведь сам о нем ничего не знал, пока флягу эту Димыч не подарил. Надпись мне очень понравилась. С нее и пошло. — Он опять закурил. — Нет, вы послушайте:

«Налей вина мне, отрок стройный, багряного, как темный лал,
Искристого, как засверкавший под солнечным лучом кинжал.
Оно хмельно так, что бессонный, испив, обрадованный сон узнал.
Так чисто, что его бы всякий водою розовой назвал,
Вино — как слезы тучки летней…»

[11]

Ну и так далее. Красиво! — И восхищенно цокнул языком.

Читал он так вкусно, с таким наслаждением, что Лариса невольно заразилась его восторгом и даже почувствовала себя слегка хмельной от всех этих шелковых «эль», льющихся в уши.

— Отличные стихи! За них можно сделать еще глоток. — Отхлебнув чуть-чуть, он завинтил пробку и опустил флягу с ее содержимым в карман.

— Счастливый вы человек! И интересный. Поэтов любите, которых мало кто знает, друзей у вас много, — сказала Лариса, доставая вторую сигарету.

Ночной собеседник заинтересовал ее. Он был явно неглуп, начитан, тактичен, обладал чувством юмора. И еще чувствовалась в нем какая-то лихость, бесшабашность, то, что называют одним словом — кураж.

— Это верно, друзьями не обделен, — согласился он. — А что до поэтов — так, честно говоря, мне один Рудаки и интересен. Я не любитель поэзии. Все больше прозу предпочитаю, — он хитро улыбнулся, — прозу жизни, так сказать. — И резко сменил тему: — А от коньяка вы зря отказались. Прекрасный коньяк. Густой, душистый, а цветом похож на темный янтарь. Когда пью его, так и вижу рядом Джавида. Эх, славненько я тогда отдохнул в Еламе! Представляете, — оживился он, — разбил палатку прямо у воды, метрах в двух — волны полог целуют. Ночью плывешь, звезды над тобой — каждая с мандарин, луна воду серебрит. И тишина. Только волны плещутся и цикады стрекочут. Красота! Джавид, правда, обижался, что я не в его доме жил. Но не могу долго в одних стенах находиться! Задыхаюсь. Я по природе цыган, перекати-поле.

«Нет, он явно не профессор», — решила Лариса.

— Извините, Бога ради, за любопытство: у вас нет постоянного дома? Вы геолог?

— Красивой женщине многое можно простить, — заметил ценитель коньяка и Рудаки. — А уж любопытство и женщина — это как воздух и вода, неразделимы. Почему же «нет»? У меня есть дом. И семья есть. Жена и сын. Сыну двадцать лет. Я ведь женился молодым, на третьем курсе. Математический окончил, МГУ. Семья в Москве. Только не могу жить, как они. Я же говорю — перекати-поле! Хоть и не геолог, — усмехнулся он. — Приеду, с недельку поживу, а потом — все, нечем дышать, задыхаюсь. И люблю их, жизнь могу отдать за них — а жить вместе не могу. Жену, конечно, жалко: при живом муже вдова. Но себя изменить не могу. — Он погрустнел. Помолчали покуривая, каждый думал о своем.

— А как же тогда работа, если вы не живете на одном месте? — Любопытство опять пересилило правила хорошего тона. Но уж очень необычный человек ей встретился в тамбуре дружно сопящего вагона.

— А у меня есть работа, — хитро улыбнулся. — Постоянная, пожизненная. Ее делают мои руки. — И, подумав, добавил: — И мозги. Я — катала. Знаете, что это такое?

Лариса отрицательно качнула головой.

— Профессиональный игрок. — Он заговорщицки поднес указательный палец к губам, призывая к молчанию. — Шулер, между нами. Но оч-ч-чень высокого класса. Вы играете в преферанс?

— Нет, — растерялась Лариса.

— Ваше счастье. Не то я, несмотря на ваше обаяние, обыграл бы вас вчистую, до последней копейки.

— И вам это интересно? — не верила она своим ушам.

— Еще как! — хохотнул довольно катала. — Здесь… Простите, вас как зовут?

— Лариса.

— Так вот, Лариса, здесь процесс интересен. Да и результат иногда превосходит все ожидания. К тому же это — моя профессия. А к своей профессии, если ты себя уважаешь, надо относиться с почтением, серьезно. И, как говорил великий вождь, учиться, учиться и учиться. Что я и делал пятнадцать лет своей взрослой сознательной жизни. Благо, с учителем повезло. Профессор, талантище!

— Что, доктор наук?