— Лара, ради Бога, прости, если потревожил. Но я совершенно не могу заснуть. Вот набрался наглости и решил напроситься на чашку кофе. А это — взятка, подкуп, чтобы ты сменила свой гнев за непрошеное вторжение на милость. Это — очень вкусный ликер, честное слово! — И бесхитростно улыбнулся, протянув вперед руку с бутылкой, изогнутой, как гитара.
— «Кто там стучится в поздний час?» — машинально пробормотала она.
— «Конечно, я, Финдлей!» — обрадованно подхватил он.
— «Ступай домой», — удивилась она, — «все спят у нас».
— «Не все! — сказал Финдлей», — авторитетно заявил он, и оба рассмеялись.
— Ты знаешь Бернса?
— Немного. Мне он нравится! Этот чертов шотландец понимал толк в жизни. А как тебе вот это?
— Тоже Бернс? — неуверенно предположила телевизионный редактор.
— А вот и нет! — обрадовался он и, как мальчишка, хвастливо задрал нос. — Гийом де Машо, четырнадцатый век! Французская лирика. У тебя кипятильник есть?
— Если ты не можешь заснуть, зачем же пить кофе?
— А этот без кофеина, — вывернулся он.
Развеселившись, хозяйка с удовольствием доложила непрошеному гостю:
— Кипятильника у меня нет.
— О черт! — огорчился любитель кофе и знаток французской лирики. — Как же быть?
— Будешь угощать своим разноцветным ликером, — благосклонно позволила она. — Будем пить ликер. Ликер помогает от бессонницы.
Он расплылся в счастливой улыбке и шутливо поклонился:
— Слушаюсь, госпожа Колетта. Позвольте подавать?
«Госпожа» присела на стул и, царственно взмахнув рукой, небрежно обронила:
— Подавай!
Подавальщик лихо развернулся и с размаху врезался в шкаф. Раздался глухой удар, из рук выпала экзотическая бутылка и замерла на паласе, банке повезло меньше — она потеряла крышку и редкие зеленые разводы засыпал крупномолотый темно-коричневый порошок.
— О ч-ч-черт! — выругался гость и, потирая лоб, уставился на хозяйку.
Он стоял перед ней — большой, самоуверенный, сильный человек, — и на его лице были растерянность и детская обида. Это несоответствие показалось таким забавным, что она не выдержала и расхохоталась.
— «Беда, коль пироги начнет печь сапожник, а сапоги тачать пирожник». Не умеешь прислуживать — не берись!
— Тебе хорошо смеяться, а знаешь, как больно я ударился, — пожаловался он, потирая лоб. — И кофе жалко. Хороший кофе, честное слово!
— Я знаю. Не волнуйся, еще осталось больше половины. Найдешь кипятильник — прокофеинишь весь заезд. — И поддразнила: — Своим бескофеиновым кофе. Честное слово!
И туг его прорвало. Низкий раскатистый смех заполнил маленькую комнату.
— Ха-ха-ха, хорош Финдлей! Наврал, лоб чуть не разбил, шкаф едва не поломал, ликер — на полу, кофе — под ногами, ха-ха-ха! Вот уж точно: незваный гость хуже татарина!
Отсмеявшись, они дружно огляделись. Он поднял уцелевшую бутылку и осторожно поставил ее на стол. Лариса опустилась на колени и сказала.
— Ну-ка, татарин, давай убирать!
Четыре ладони заерзали по ковру, сметая в горку рассыпавшийся кофе и приближаясь друг к другу. Две пары рук, столкнувшись, замерли. Лица оказались близко, слишком близко друг от друга.
— Лара… — шепнул он и заглянул в глаза. Его потемневшие зрачки вспыхивали и притягивали.
— Тебе пора идти, — прошептала она. — Поздно уже. Я подмету. Здесь щетка есть. В ванной. Я видела. Честное слово…
Он обхватил ладонями ее лицо и притянул к себе.
— А глаза у тебя — зеленые. Как у кошки. Честное слово.
— А у тебя — только один глаз зеленый. Это очень странно.
— У тебя очень красивые глаза.
— А у тебя — нет.
— И очень нежная кожа.
— А у тебя — грубая.
— И очень соблазнительные губы.
Опередив ответ, он приник к ее губам. Его губы были нежными, требовательными и очень умелыми. Кончик влажного языка ласково и настойчиво проникал внутрь, преодолевая слабое сопротивление, целовал, извивался, обжигал. У нее закружилась голова. Она оттолкнула его и поднялась с колен.
— Нет! Я не могу.
— Почему? Нас тянет друг к другу. Я хочу тебя, ты хочешь меня. Мы — взрослые люди. Кому от этого будет плохо?
— Твоей жене.
— Нет.
— Да.
Наступило молчание.
— Иди ко мне, — шепнул он. — Сделай один шаг. Не бойся. Только один.
Он смотрел на нее. И ждал. И не уходил. И она — шагнула. Вперед. К нему. От — предателя-мужа, от — обиды от — боли, от — замороженности.
Под ногой хрустнула темно-коричневая горка.