Завтра наступит вчера

— Вот его-то как раз нельзя не любить, — горестно вздохнула Нина и добавила: — Он — удивительный человек! Я таких не встречала.

— Тогда в чем дело? Что тебя останавливает?

— Жизнь. — Нина глубоко затянулась сигаретой и устало опустилась на стул. — Меня останавливает жизнь.

— А конкретнее можно?

— Я не могу ломать жизнь своим близким. У меня муж. И дети, которые его обожают. Я не имею права устраивать свое счастье за их счет.

— И ты об этом уже сказала Ивару? — осторожно спросила Лариса.

— Нет. Он не торопит меня с ответом. Он все понимает. — Ее тихие безучастные слова оглушали своим криком.

«Господи, ну почему мы такие дуры? — думала Лариса, глядя на молодую женщину напротив, никак не походившую на счастливую влюбленную. — Мечтаем о любви, ждем ее, зовем. А когда она приходит, боимся этого. Трусливо прячемся за выдуманные долги и обязанности, которые сами же и придумали, чтобы оправдать свое унылое существование. Конечно, гораздо легче принести себя в жертву, чем отстоять собственное право на счастье. Всегда удобнее вздыхать — чем бороться, мечтать — чем жить реальной жизнью. Да здравствует прямой путь от любви к замужеству, обратного пути нет. Шаг в сторону — расстрел!» Она подошла к Нине и присела на соседний стул.

— Нина, ты любишь его?

— Да, — прошептала та.

— Тогда соглашайся.

— Не могу.

— Почему?

— Я нужна мужу. Он без меня пропадет. Я нс могу оставить его. Кому он нужен такой? Я вечно буду чувствовать свою вину перед ним.

Лара вздохнула и взяла ее за руку:

— Нина, месяц назад я рассуждала бы, наверное, так же.

— А что случилось за этот месяц?

— Многое, — уклончиво ответила она, неважно, не обо мне сейчас речь. А важно что… — Лара замолчала, тщательно подбирая слова. — Пожалуйста, пойми одну, но самую главную истину: жизнь дается, чтобы жить, а не платить по долгам. У каждого из нас один долг — быть счастливым и дарить счастье другим. Никогда не поверю, что несчастный человек может осчастливить другого. Не может слепец быть поводырем!

— Это хорошо в теории, а жизнь так гладко не распишешь, — возразила Нина. — Василий — мой муж. Я нужна ему. У нас дети. Я должна жить для них.

— Что значит «жить для них»? Можно умереть за близкого человека, но жить для близкого нельзя.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, что твоя жизнь — не кредит, который ты должна выплачивать до самого конца.

— Не кредит, говоришь? — усмехнулась Нина. — Именно что кредит, Ларик. Нам всем при рождении выдается кредит, который мы оплачиваем своей судьбой. Только сумма кредита — разная: кому — с лихвой, кому — с наперсток. Я свой истратила лет десять назад, теперь плачу по долгам. И моя семья — это и есть мой самый главный долг. — Она погасила сигарету и смяла самодельную пепельницу.

— Ты хочешь прожить свою жизнь взаймы? — тихо спросила ее Лариса.

— Не поняла?

— Ты хочешь прожить жизнь, взятую в долг? Дышать, смеяться, плакать, радоваться, любить детей — и все это в долг?! Твоя жизнь — единственная, неповторимая — одолжена? Кем?! Ты твердишь о долгах. Да, они у нас есть. Перед старыми беспомощными родителями, которых нельзя забывать, перед любимыми, которых невозможно предать, перед детьми, о которых надо заботиться. Нельзя переступить через близкого, когда речь идет о его спасении, когда от твоего — только от твоего — присутствия зависит: жить ему или умереть. Когда поданные тобой стакан воды, лекарство, тарелка супа продлят его жизнь хотя бы на сутки — это счастье. И это — крест, который надо нести до конца. Это — часть судьбы, ее печать. Но только часть, Нина, не вся судьба! А ты хочешь запечатать всю жизнь, чтобы сохранить ее видимость. Ты хочешь оплатить собой покой своего мужа. Заметь, не жизнь — всего лишь его комфорт. Не слишком ли велика цена? Твое счастье — в обмен на иллюзию. «Крепкая семья — надежная ячейка общества» — так тебя учили? Так это — крепкая, Нинуля, и семья, а не содружество полов.

Нина молча слушала, уставившись в одну точку.

— Васька меня не отпустит, — вздохнула она, — кроме меня, никто с ним такую жизнь не выдержит.

— Во-первых, что значит «не отпустит»? Ты что — вещь? Захотел — выбросил, захотел — оставил. А во-вторых, это — тест уже для него. Если любит тебя — отпустит, если себя — будет удерживать. Но одно я знаю точно: нельзя мостить дорогу в собственный рай костями близких. А именно твои косточки стучат под его ногами.

Они надолго замолчали.

— А как же дети? — нарушила молчание Нина. — Я не могу о них не думать. Ведь я их лишаю отца.

— Ты лишаешь их возможности наблюдать, как старятся в унылом симбиозе их родители. Ты лишаешь их тихого семейного болота, из которого наверняка им захочется пораньше вырваться. Дети не терпят лицемерия, рано или поздно они почувствуют, что у вас не семья, а фальшивка, подделка под нее.

— Ну, это ты уж совсем закрутила, — вяло возразила Нина.

— Не думаю.

— Что же мне делать? Ты думаешь, это так просто — изменить свою жизнь?