Завтра, завтра, завтра

Общажную комнату для первокурсников в корпусе «Уигглсворт» дозволялось разделить перегородкой на две спальни (одну из них – проходную) или оставить как есть и, сдвинув к стене кровати, расчистить место для общей гостиной. Компанейский и общительный Маркс, не догадываясь, кто достался ему в соседи, надеялся уговорить Сэма не отгораживаться друг от друга, а соорудить маленькую гостиную и принимать в ней друзей.

Сэм въехал в комнату прежде Маркса, а Маркс, впервые открыв дверь их апартаментов, познакомился с вещами Сэма раньше, чем с их хозяином. При виде потрепанного жизнью компьютера с наклейкой из «Доктора Кто» на одной стороне корпуса системного блока и наклейкой из «Подземелий и драконов» на другой, а также огромного небесно-голубого обшарпанного пузатого чемодана на колесиках, легкомысленно набитого неподходящей летней одеждой, черной трости и крохотного ростка бамбука в горшке в форме слоника его кольнуло нехорошее предчувствие, что его сосед – одиночка, предпочитающий отгораживаться от внешнего мира стенкой.

Когда же Маркс увидел самого Сэма, губы его расплылись в широкой улыбке. Этот милый круглоголовый светлоглазый мальчик с азиатскими чертами лица походил на сошедшего с экрана героя аниме. То ли на Астробоя, то ли на одного из разношерстной орды невоздержанных на язык младших братишек, населяющих манги. Впрочем, по манере вести себя Сэм больше напоминал Оливера Твиста, родившегося в Южной Калифорнии и связавшегося с Ловким Плутом не для того, чтобы промышлять карманными кражами, а для того, чтобы толкать низкопробную марихуану. Его черные кудрявые волосы, разделенные на пробор, немного не доходили до плеч, глаза прятались за плохонькими а-ля Джон Леннон очками в тонкой металлической оправе, а тело скрывалось под грубой, смахивавшей на мексиканское пончо полосатой ветровкой. Голубые, вытертые почти добела джинсы зияли дырами, а из сандалий выглядывали ноги в толстых спортивных носках.

– Я – Сэм, – слабо, будто задыхаясь, представился он. – А ты, наверное, Маркс? Не знаешь, где тут по дешевке можно разжиться постельным бельем и полотенцами?

– Забей. – Увидев, как ожил этот мультяшный персонаж, Маркс рассмеялся. – У меня этого добра навалом.

– Честно? Не шутишь? Я не хотел бы навязываться…

– Мы же соседи по комнате. Все мое – твое.

Так с той поры и повелось, и Маркс стал для Сэма палочкой-выручалочкой. Исподволь, словно по волшебству, в прихожей начали появляться пакеты с бушлатами, только и ждущие, когда на них наткнется взгляд Сэма, а на столе – подарочные сертификаты в рестораны, чтобы Сэм не скучал на каникулах, когда поездка домой была ему не по карману. Стоило Марксу выяснить, что лифт в их общежитии беспрестанно ломался и Сэм мучился, одолевая лестничные пролеты, и он тут же объявил о намерении снять квартиру. Обычно студенты первых курсов Гарварда жили в общежитии, и Маркс притворно вздохнул, сообщая эту новость Сэму: конечно, он поймет, если Сэм не захочет с ним переехать, ведь аренда квартиры в доме с лифтом значительно дороже аренды общажной комнатушки, но… Но если Маркс займет большую комнату (на самом деле не особо-то и большую), а Сэм – маленькую (с шикарным видом на реку Чарльз), стоимость аренды для Сэма не изменится ни на цент. А когда Маркс узнал, что Сэм не утруждает себя звонками домой, он взял за правило регулярно звонить семейству Ли в Лос-Анджелес.

– День добрый, бабушка-хальмони и дедушка-харабоджи, – приветствовал он их на корейском. – С нашим мальчиком все хорошо.

Отец Маркса был японцем, а мать – рожденной в Америке кореянкой.

Спрашивается, почему Маркс разбивался в лепешку ради нелепого паренька, которого все сторонились? Да потому, что тот ему нравился. Ребенком Маркс вращался среди состоятельных и довольно-таки интересных людей и знал, насколько редки по-настоящему неординарные личности. И когда по прихоти администрации Гарварда они стали соседями, Маркс понял, что должен взять Сэма под крыло. В конце концов, защищать и оберегать Сэма и раскрашивать для него серые будни не стоило Марксу почти никакого труда. Жизнь Маркса била ключом, а сам он обладал врожденным талантом заботиться об окружающих. Кроме того, он получал истинное наслаждение, общаясь с Сэмом.

Возможно, Марксу следовало проявлять заботу о Сэме чуть более открыто, ибо вскоре Сэм начал воспринимать его незаметную помощь как само собой разумеющееся: ему и в голову не приходило попросить соседа хоть о чем-нибудь. Поэтому Маркс чуть не упал со стула, когда Сэм обратился к нему за советом.

– Слушай, – сказал Сэм, наблюдая, с какой безжалостностью Маркс расправляется с поэзией Эмилии Дикинсон, – ты разбираешься в людях. Можно сказать, собаку на них съел.

– А на нелюдях я, можно сказать, съел хомячка? – парировал Маркс.

Сэм рассказал ему о визите к Сэди, и Маркс лишь подтвердил его опасения.

– Похоже, у твоей приятельницы депрессия.

– И что в таких случаях делают?