– Не за что, милая. Дон Хён так вами гордится. Всем и каждому рассказывает, как Сэм и его подруга детства придумали чудесную игру. Говорит, он всегда знал, что вы станете великими людьми. Он повесил большой-пребольшой плакат с
– Непременно. А Сэм дома? – Ей захотелось потянуться, но со вздернутой над головой рукой это было не так-то легко.
– Ах, сейчас позову! Самсон! Одну минутку.
– Как там Калифорния? – спросила Сэди, когда Сэм подошел к телефону.
– Как обычно. Солнце. Жарища. Пробки. И койоты, куда ни глянь. Зато Маркс подобрал нам шикарный офис.
– Ну хоть что-то хорошее, – усмехнулась Сэди.
– Как Дов воспринял новость о переезде?
– Ожидаемо, – ответила Сэди.
Из соседней комнаты доносился рев вывернутых на полную громкость колонок: великий автомобильный угонщик Дов рубился в
– Обсудим игру? – предложила она.
– Давай.
Через полчаса – Сэди все еще болтала с Сэмом об игре
– Кто там? – шепотом спросил он, кивнув на трубку.
– Сэм.
– Передавай от меня привет, – произнес Дов нормальным будничным тоном. – И пожелания удачи.
Весь следующий день Сэди аккуратно раскладывала по чемоданам свою жизнь, то и дело переругиваясь с Довом. Каждый стоял на своем. Дов обзывал ее ничтожеством, и она ничтоже сумняшеся паковала вещи. Он извинялся, но она продолжала паковать. Он оскорблял ее, она паковала. Он снова извинялся, и она снова продолжала паковать. Уложив последний платок, она втихаря забрала с собой наручники. Бросила их в карман пузатого рюкзака, который собиралась прихватить в ручную кладь, и застегнула молнию. Ее коробило от мысли, что Дов защелкнет их на запястье другой девушки. Почему – она объяснить не могла: то ли из чувства женской солидарности, то ли из сентиментальности.
Отмахнувшись от заверений Сэди, что она вполне удовольствуется такси, Дов самолично повез ее в аэропорт. Сэди не особо этому обрадовалась. Она вообще предпочитала ездить с Довом как можно реже. Даже находясь в благодушном настроении, он водил грубо и агрессивно: жестикулировал, орал как оглашенный, беспрестанно давил на клаксон, нагло подрезал соседние автомобили и лихо перестраивался, не заботясь о включении сигналов поворота. В то утро, однако, он обуздал буйный нрав, зато ударился в другую крайность и принялся отчитывать Сэди за необдуманность ее исхода из Бостона, пугая дурацкими страшилками, видимо с молоком матери впитанными людьми, никогда не жившими в Лос-Анджелесе. Он так и сыпал риторическими вопросами, от которых у Сэди, истинной «анджелинос», сводило скулы. Да она соображает, что ее ждет? Знает про землетрясения? Лесные пожары? Наводнения? Засухи? Смог? Бездомных? Койотов? О грядущем, так сказать, апокалипсисе? Она в курсе, что аптеки и магазины закрываются в десять вечера? Что она станет делать, если в начале одиннадцатого ей потребуется сироп от кашля, или батарейки, или блокнот? Она отдает себе отчет, что там нет ни одного ночного бара, винного погребка или кафешки, продающих еду навынос? Она же умрет с голоду! Где в этом городе она добудет приличный бейгл или пиццу? Да понимает ли она, что люди в Лос-Анджелесе питаются исключительно авокадо и фасолью? Она согласна пить только свежевыжатый сок? А знает ли она, что вода из-под крана вызывает рак?
Они подъехали к аэропорту, и на парковке Дов разочарованно произнес:
– Черт, я снова все запорол. И это я, я, гребаный гений! Сам не пойму, что со мной, но я похаблю все, к чему прикасаюсь. Пытаюсь остановиться, но не знаю как.
Вытащив чемоданы, он поставил их на тротуар, обнял Сэди и крепко-крепко прижал ее голову к своей широченной груди.
– Я скотина, Сэди, девочка моя, но я безумно