Завтра, завтра, завтра

– Я его брат, – обольстительно улыбнулся он, – и меня беспокоит его самочувствие.

Никто не мог устоять перед лощеным, обаятельным, предупредительным Марксом, и администратор поспешила в кабинет.

Врач немедля пригласила Маркса к себе и сказала, что рада его видеть.

– С Сэмом говорить бесполезно, – пожаловалась она. – У него в одно ухо влетает, в другое вылетает.

Она объяснила, что очистила и обработала раны, зашила их и вставила, насколько это было возможно, спицы на место. К сожалению, из-за выскочившей спицы рана загноилась, и доктор выписала Сэму антибиотики. На этом хорошие новости заканчивались. Доктор сказала, что, по ее мнению, Сэму необходима ампутация.

– Он утверждает, что в состоянии переносить боль, хотя я не понимаю, как ему это удается. Но сейчас речь не о боли. Его нога в крайне плачевном состоянии. Спицы износились и не обеспечивают плотного соединения и удержания отломков костей, а кожа воспалена и почти не поддается лечению. Это чревато опасной инфекцией. Единственный способ сохранить здоровье Сэма – обеспечить полную неподвижность больной ноги, то есть усадить его в кресло-каталку, что я категорически не рекомендую для активного двадцатичетырехлетнего юноши. Если же оставить все как есть, он так и будет курсировать между домом и больницей. Пора принимать решительные меры. И чем скорее, тем лучше. Не ровен час произойдет заражение крови и потребуется безотлагательная ампутация. А ведь она может стоить ему жизни. Поговорите с ним. Он крепкий и относительно здоровый молодой человек. Будь он моим братом, я советовала бы ему не тянуть с операцией.

Когда Маркс примчался на парковку, Сэм ждал его в такси.

– Что-то ты долго, – подозрительно сощурился он.

– Э-э, да.

– Хм… И глазки у тебя подозрительно бегают… А ну, выкладывай, что тебя задержало?

– Да в фойе наскочил случайно на твоего доктора, и она приняла меня за твоего брата. Она… – Маркс запнулся, подыскивая слова. – Она обеспокоена…

Сэм тряхнул головой.

– Она не имела никакого права заговаривать с тобой. Состояние моего здоровья касается только меня.

– Позволь с тобой не согласиться, – нахраписто начал Маркс, понимая, что бесполезно упрашивать Сэма поберечься ради самого себя или во имя их дружбы. – Мы – деловые партнеры, Сэм, и серьезная операция, если таковая тебе предстоит, самым чувствительным образом скажется на наших с Сэди планах. Мы должны все согласовать.

– Доктора из года в год твердят мне одно и то же: сделай что-нибудь со своей ногой! Хорошо. Я все понял. Возможно, час действительно пробил, но вначале я должен написать с Сэди новую игру.

– Сэм! Ты хоть представляешь, сколько времени она займет? Вы ведь ее даже не начинали. Я, можно сказать, впервые об этом слышу, а ведь я ваш директор по развитию. Забыл, как неделю назад вы с Сэди собачились из-за третьего «Итиго»?

Сэм упрямо замотал головой.

– Дурдом какой-то! Сэм! Я все понимаю, ты напуган, но…

– Ничего я не напуган. Просто нельзя работать над игрой и одновременно приходить в себя после ампутации, – сердито свел брови Сэм. – Сейчас не самая лучшая пора для операции, физиотерапии и протезирования, Маркс. Оглянись вокруг – в Массачусетсе зима. Мне и без того хреново – операции только не доставало.

Оставшуюся дорогу они проехали молча.

– И пожалуйста, ни слова Сэди, договорились? – попросил Сэм, когда такси въехало на Кеннеди-стрит.

Маркс кивнул, вылез из машины и помог выбраться из нее Сэму.

В ту же ночь Маркс отправился к Зои и как на духу выложил ей все про Сэма. Зои в белом хлопковом нижнем белье, скрестив ноги, восседала в гостиной на объемистой узорчатой подушечке из шелка и по-ученически наигрывала на многоствольной флейте, или флейте Пана. Распущенные золотистые тициановские волосы ниспадали ей на грудь. Зои всегда включала отопление в квартире на полную мощность и ходила практически голышом. Чтобы, как она выражалась, всеми порами тела ощущать вибрации инструментов, земли у себя под ногами и колебания воздуха. Вселенная звенит от переполняющей ее чарующей музыки, убеждала Зои, но, чтобы услышать ее, надо избавиться от всего лишнего. Под всем лишним Зои подразумевала одежду. Зои шутила (а может, и не шутила), что первый сексуальный опыт получила с виолончелью. Зои-композитор происходила из семьи потомственных виолончелистов и в детстве не знала большего удовольствия, чем выйти в сад, сбросить одежду и водить смычком по струнам. Мать как-то застукала ее за этим занятием и потащила к психоаналитику. Психоаналитик, надо отдать ему должное, заявил, что Зои – абсолютно здоровый подросток, на удивление гармонично воспринимающий собственное тело. Маркс так привык лицезреть обнаженную Зои, что не находил в ней ничего возбуждающего. Разумеется, они продолжали охотно и весело предаваться сексуальным забавам, однако не нагота Зои служила к тому приглашением.