Завтрак с полонием

— Так, — помедлив, ответил Влад, — только мы его не нашли. Нет его в стране, но возможно, он скоро будет. Мне-то теперь не то чтобы все равно, но уберут меня из этого дела. Пока рана заживет, да «Джихады» эти…

— Точно, — согласился Павел, — так что давай наводку.

Влад сказал, что у Шепарда в Лондоне есть подруга, Лиза Лемон, по памяти продиктовал адрес и телефон принадлежащего ей антикварного магазинчика.

— Пасли мы ее долго, но теперь так наследили, что, наверное, начальство распорядится наблюдение убрать, — вздохнул Влад. — Что-то устал я, посплю немного.

Он и правда выглядел не блестяще, лоб был мокрый, глаза лихорадочно блестели.

Всю ночь Павел провел в кресле, задремывая на несколько минут и тут же просыпаясь. Раненый впал в забытье, но вел себя тихо, рядом на полу пристроился сеттер Йорик. Этот раскинулся свободно и спал, сладко посапывая и шевеля во сне лапами.

Рано утром Павел разбудил Сорокина, помог одеться и дойти до машины. Сеттер проводил их спокойным взглядом. Дверь Павел просто захлопнул. Влад держался довольно бодро, только морщился при резких движениях. Павел довез его не до ближайшей, а до следующей железнодорожной станции. Первая скоростная электричка уже ушла, на перроне никого не было. Павел усадил раненого на скамью, отдал мобильный телефон и бумажник.

— Звони, — сказал он, — твои приедут и заберут. А я уж пойду, не хочу с ними встречаться.

— Слушай, — неожиданно сказал Влад, — а я тебя вроде вспомнил.

– Забудь, — посоветовал Павел, — тебе же лучше будет.

Часть вторая

С тех пор как прочитала в девятом классе первый том «Войны и мира», Милена стала подобно Наташе Ростовой мысленно окрашивать окружающих людей в разные цвета. Учительница Алевтина Ивановна была зеленой, даже когда летом меняла костюм лягушачьего цвета на ситцевое платье в мелкий цветочек. Подруга Танька была розовой — розовые щеки, розовая пластмассовая заколка в волосах, розовые мысли в голове (ровно полторы штуки). Брат Ленька был темно-красный — взрывной, темпераментный, мгновенно увлекающийся, вспыхивал как огонь, когда загорался очередной фантастической идеей, и так же быстро угасал, как будто водой плеснули на уголья.

Вся остальная жизнь была серой. Серым был их поселок городского типа под названием Воробьево — не случайно ему дала название серая незаметная пичуга, серыми были дома — одинаковые блочные пятиэтажки с вечно распахнутыми дверями подъездов, потому что мальчишки, за неимением других развлечений, ломали дверные пружины. Приходила техник из жилконторы — толстая наглая баба с кирпичной мордой, долго орала в подъезде, потом успокаивалась, говорила: «Пришлю столера», с ударением на первый слог, и удалялась, тяжело ступая по разбитой асфальтовой дорожке. Несмотря на кирпичную физиономию, баба тоже была серой.

В поселке не было улиц, он был поделен на кварталы под номерами, как бараки в концлагере. Еще был в поселке мелкий пруд с серой вонючей водой и Дом культуры — массивное здание с колоннами, покрытое облупившейся серой краской. У крыльца росло несколько чахлых кустов с серыми от пыли листьями.

Небо накрывало поселок как пыльная плюшевая скатерть. Зимой оно было серым от туч, летом — от тоски.

Ей казалось, что тусклая чугунная тоска — такая же полноправная жительница поселка, как и все люди. Взрослые работали с утра до ночи — в совхозе, на молокозаводе, в механизированной колонне, летом в выходные мужчины устраивались выпивать на лавочке возле дома, а жены их лениво ругали из окон.

Милена рано поняла, что растет красавицей: лет в десять они с Танькой вертелись перед зеркалом, и она невольно сравнила Танькины пухлые щеки и носик пуговкой со своим лицом — большие яркие глаза, четко очерченные брови, точеный нос… Вошла мама, посмотрела на них, и вдруг сквозь вечно озабоченное выражение проступило у нее на лице совсем иное.

Вечером она сама подвела дочку к зеркалу.

— Видишь, как тебе повезло, — сказала она, — природа и мы с папой наградили тебя вполне приличной внешностью. Уже сейчас ясно, что вырастешь ты красоткой. Но не для того красота дается, чтобы разбазаривать ее попусту на глупых мальчишек да на гулянки. Я хочу, чтобы у тебя все было по-другому.

Милена была слишком мала и не придала значения маминым словам, но мама повторяла их снова и снова, и когда в тринадцать лет начали увиваться за Миленой поселковые мальчишки, она даже не смотрела в их сторону. Мама очень гордилась своей дочкой, старалась одевать ее получше, они ездили в Москву за продуктами и одеждой. Всего сорок километров, думала Милена, а совсем другая жизнь.

Учение давалось ей легко, по характеру она была спокойной неконфликтной девочкой, усвоила с учителями и одноклассниками ровный тон. И сдержанно улыбалась при разговоре, зная, что улыбка еще больше ее красит.