Завтрашний день кошки

Солнце клонилось к закату, рабочий день близился к концу. Сквозь дырку я видела, что домоправительница сняла желтую каску. Значит, я наконец-то вернусь домой, свернусь на диване, поближе к огню в камине и выпарю из шкурки эту дрянь, отвратительную прилипчивую воду. Мне даже есть хотелось меньше, чем полностью обсохнуть.

Какая собака меня укусила?! Зачем мне вздумалось выяснить, как трудятся люди днем? Натали как раз вносила коробку в брюхо подземного чудища.

Дома моя домоправительница, будто мне мало выпало мук, сейчас же закурила гнусную сигарету, а я ведь и так, вылизываясь, наглоталась остатков поганого мыла, маслянистой смолы и воды!

Она включила телевизор и стала смотреть на людей, распростертых посреди луж крови. Другие, очень злые, сердитые, куда-то бежали, кричали, размахивали черными флагами. Ведущие все это объясняли.

Они расстроили Натали сильней, чем обычно. Но в наказание за пытки и унижения (худшие в моей жизни!), которым она меня безжалостно подвергла, я не стала ее утешать, не взобралась к ней на грудь, даже не замурлыкала.

Домоправительница поняла мой упрек, включила фен, стала ерошить горячим воздухом мою шерсть, чтобы хоть так загладить вину. Пришлось спастись от непрошеных забот на холодильнике.

За окном стемнело, приближалась ночь, однако мне было стыдно предстать перед Пифагором с мокрыми космами…

Ничего не поделаешь. Мне надоело прятаться, я все-таки слезла с высокого насеста и наелась досыта.

Феликс пожелал мне приятного аппетита и осведомился, где я пропадала. Хотела все рассказать ему по порядку, но вдруг сообразила, что чистопородный ангорский кот ничегошеньки не поймет в таких сложных материях, как «война», «человеческий труд», «смех» и «Бог», а еще «динозавры» и «египтяне».

Можно только пожалеть бедолагу. Его жизнь свелась к миске, лотку, домоправительнице, кухне и гостиной. Жалкий куцый мирок существа без размаха, без полета воображения.

Несчастный невежда не знал даже того, что «Бастет» – имя древнеегипетской богини с телом женщины и головою кошки.

Неужели мой долг – просвещать его? Нет, пока что главное – прилежно учиться самой и не мучить других, сообщая им сведения, которые они неспособны понять и усвоить.

Как я объясню ему все эти сложнейшие механизмы?

По сути, счастье Феликса в его неосведомленности.

При всем сочувствии я немного завидовала ему.

Посмотрела на него пристально, грустно покачала головой. Он неверно истолковал мой ответ, поскольку вообще неважно разбирался в происходящем вокруг. Ему показалось, что я упрекаю его в отсутствии любовного рвения. Тогда он одним прыжком взлетел на этажерку и с тоской показал мне банку со своими отрезанными заспиртованными яичками.

Самцы вечно видят корень всех бед в собственном члене.

Презрительно повернулась к нему спиной, нарочно вздернула хвост. Пусть поймет, насколько он мне неинтересен. Вернулась к Натали, стала наблюдать за ней. Она поговорила по телефону в гостиной, отправилась на кухню, съела что-то желтое, горячее: от ее миски валил пар. Поднялась в спальню, разделась, в ванной встала под душ. Я следила за ней с безопасного расстояния. Себя она тоже терла мылом и поливала водой, но ей-то эти ужасные процедуры доставляли противоестественное наслаждение, она выглядела довольной… Над раковиной домоправительница стерла краску с лица, намазала щеки и лоб зеленой мазью, пахнущей травами, затем улеглась в постель.

Она позвала меня, но я сделала вид, что не слышу. Не улеглась у нее в изножье, не приласкалась, даже не замурлыкала. Не помогла ей уснуть.

С независимым видом отправилась на балкон, вскочила на перила и обнаружила, что мой сиамский коллега тоже дышал вечерним воздухом. Скорбно мяукнула, привлекая его внимание.

– Я охотно повидалась бы с тобой, Пифагор, но сегодня я ужасно выгляжу. Мне пришлось пережить чудовищное купание…

– Поверь, Бастет, я ни за что не стал бы тебя осуждать. Давай прогуляемся по Монмартру, заодно ты обсохнешь.

Встретились внизу, Пифагор посмотрел на меня сочувственно, мы с ним долго терлись носами. Прикосновения его влажной коричневой мордочки отзывались во мне дрожью, будто разряды статического электричества. Я, безусловно, влюблена в него, решительно влюблена. Оставаясь безответным, мое чувство лишь крепло.

Наши сознания вступили в диалог. Его ум покорил меня.

Я нервно сглотнула. Едва не призналась ему в любви, но все-таки удержалась.

На улице ветер продувал насквозь мою влажную шерстку, меня буквально трясло. Замерзла невыносимо.

На вершине колокольни собора Сакре-Кёр я рассказала Пифагору о том, как отправилась на разведку, чтобы узнать, в чем суть человеческого труда, и как жестоко поплатилась за это знание.

– Только представь: они смеялись!

– Я тоже не прочь посмеяться, – признался он в ответ.

– Мы зато умеем мурлыкать! Иногда мне кажется, – продолжала я, – что смех доставляет им сексуальное удовлетворение. Моя домоправительница хихикает одинаково, когда совокупляется или когда видит что-то смешное.

Тут вдалеке прогремел взрыв.