Завтрашний царь. Том 1

Светел вернулся в ремесленную, сладил упор для доски, взялся за долото и киянку. В лопатку разила наказующая Ялмакова секира. «Не совладаю, – накатило отчаяние. – Мораничей только повеселю…»

…Черёмуховая жердь перекладины. Сучок в старинном бревне. Совсем такой, как вот этот, намеченный под второй голосник. Подняться к нему дробящим зубы усилием, и рассеется боль, уплывёт дым, смущение мыслей. Придёт великое понимание…

Всунул нос Котёха, выпучил глаза и удрал. Витязь разговаривал с деревом, скрипел что-то сквозь зубы, и дерево ему отвечало…

Когда в ремесленную заглянула Ишутка, Светел завершал бо́льший ковчежец, тончил палубку, уже отзывавшуюся на щелчок. Руки, осенённые вдохновением, летали свободно и легко. Снимали прозрачные на загляденье стружки. Добивались звонкого отклика голосу и касанию. Могли, умели, желали выдолбить ещё и второй ковчежец. И лежачок наметить. И дырочки просверлить, все пятнадцать. А то даже шпенёчки ввернуть, попробовать хоть одну-две струны…

– Светелко! – ахнула с порога Ишутка. – Братик, да как же!..

Рубаха у него на спине была вся пропитана кровью. Он весело обернулся:

– Послушай-ка! Лопочет уже! Гудит!..

Перевернул недоделок, прижал к верстаку, чтобы тот служил нижней палубкой. Ладонью залепил голосничок, отнял. В коробе родился глухой, шершавый – но па́зык.

Ишутка не слушала, не хотела ничего знать.

– Светелко, от тебя для того Незваную прогоняли?

Схватила за руку, повлекла вон из ремесленной. Он хмурился: «Что девки, что бабы! Вечно у них великие важности – от дела вдохновенного отрывать…»

На широком запястье её пальцы были тростинками, но Светел шёл безропотно. Не хотел сестрёнку печалить, лишь вздыхал, ворчал про себя.

Раненых витязей хозяйки устроили в большой повалуше, потому что туда всё время кто-нибудь заходил. И присмотр, и лежачим не скучно. Светел, правда, на лавке не улежался. А вот Крагуяр до сих пор ещё голову от подушки не подымал. Ещё и молчал целыми днями. Не поправлялся, не помирал. Поди выдумай хуже!

Ишутка велела Светелу сесть, стащила с него рубашку, принялась оттирать кровь. Чернавки только поспевали мокрые ветошки носить.

– Что ж ты, братец упрямый, наших с матушкой свекровушкой трудов уважить не хочешь? Ныне крепись, наново шить стану.

Светел виновато крепился. Тело и дух, нахлёстанные невменяемой работой, остывали, возвращались к повседневному бытию. В лопатку сыпались горячие угли, было трудно дышать. Он даже не сразу услышал, как отворилась дверь и вошёл Павага.

У Ишутки дрогнули руки с иглой. Молодая купчиха словно сжалась, затаилась на лавке. Не то чтобы испугалась, но и хорошего от плотницкого ватажка не ждала. Взвизгнула чернавка. Другая, тихо пискнув, кинулась вон. Обеих словно щипнули. Одной полюбилось, другой нет.

– Поздорову ли, свет Кайтаровна, – хрипловато, с чуть заметным мурлыканьем приветствовал купчиху Павага. – Вот, к деду Щепке за топорами пришёл. А тебе, гляжу, всё заботы да хлопоты с витязями пригожими…

Это особое умение нужно. Одной помолвкой простую речь дурными намёками начинить!.. Светел начал поворачиваться, заметил на одеяле стиснутый кулак побратима, близко увидел Ишуткину прикушенную губу…

Тут и подхватила его страшная Сеггарова наука.

В иных случаях сразу бей! Виниться на зряшной обиде будешь потом! Когда все живы останутся!

Светел никуда не двинулся с лавки, но некая часть его существа уже пласталась в воздухе, бросаясь между Ишуткой и чем-то липким, тянувшимся сзади. Храбро и глупо, точно у Сечи: раскинув руки, распахнув грудь! Хорошо хоть не под секиру. Волоконце несытой мужской похоти расшиблось о его ярость, отскочило, ошпаренное. Павагу даже качнуло.

– Вона ты как, – протянул плотник с усмешкой.

А ведь молодец хоть куда. Тугие кудри светло-русой волной. Сам ражий, плечистый. Такому цены нет, когда стенка на стенку.

– Ага, – сказал Светел. «Вот и поздравствовались, ватажок…»

«Каково-то распрощаемся…» – тоже без слов ответил Павага. Поклонился божнице, хмыкнул, ушёл.

Когда витязи остались одни, Крагуяр спросил неожиданно зло:

– Почему я так не могу?

– Как?

– Ты его взглядом в дверь вымел. А я – кулаком грозить вхолостую… курам на смех…

– Всё ты можешь, – сказал Светел. – Вот в силу войдёшь…

– И что? Царский дар пробудится?

Светел, с детства приученный избегать таких разговоров, хмуро отмолвил:

– Рождение нам свыше даётся, зато после сами живём.

– Вольно тебе говорить.

– Сидел бы тут дядя Сеггар, Павага бы во двор войти не посмел. А старый Сенхан всю жизнь рыбу ловил.

У Крагуяра вспухли на провалившихся щеках желваки, он прикрыл глаза, отвернулся, опять намертво замолчал. Сидела в его душе боль, одним увечьем не объяснимая. И как помочь другу, Светел не знал.

Прибытие Окаянного

– А ещё у нас в Уркарахе чудо живёт, – измеряя предгорную дорогу, рассказывал посланник Югвейн. – Крепость моего господина стоит у края бедовников, безжизненных и суровых, но рядом болота, не пожелавшие замерзать. Ветры подхватывают их дыхание и несут к облакам. У нас нет зеленца, пар взвивается кипящей стеной, мы зовём её Дымной.