Завтрашний царь. Том 1

– Круг солнечный – двадцать восемь лет, – перебил Тадга. – Ход луны обновляется за девятнадцать лет, и это приводит нас к великому небесному кругу. А вот земные круги: твердь знает сорок лет, море – шестьдесят и вся вода – семьдесят лет. Я начал вымётывать и нашёл, что нынешний счёт времени спешит на четыре дня, упущенные в Беду. Наши праздники незнакомы Богам, ибо мы справляем их в неверные сроки. Лечение бессильно против болезней, ведь лекари ошибочно…

Эрелис поднял руку:

– Ты не пришёл на мой зов.

Тадга заморгал чаще. Великие и малые числа, небесные и земные круги… Что, помимо них, имело значение?

– Ты встрял, когда я слушал своего райцу. Ты забыл, что читаешь мои книги и лишь до тех пор, пока есть на то моя воля. А теперь прочь с глаз, негодный слуга.

Тадга едва понял, ведь сказанное не относилось к учению числ. Ардван схватил друга за шиворот, заставил подняться. Пятясь, потащил вон.

Косохлёст гневно бросил:

– Тебя кто отпускал, краснописец?

Оба замерли. Тадга – недоумевая, Ардван – ужасаясь. Эрелис чуть шевельнул плетью:

– Ступай с ним и вернись.

Когда вновь подала голос дверь, царевич спрятал в ладонях лицо.

– Будь у меня вполовину такой дар к воинству, как у него к числам, Лихаря уже оплакивал бы котёл… Почему я не могу восхититься умом этого юноши и отпустить его заниматься?

– Ты поступил правильно, государь, – тихо произнёс Ознобиша.

Заменки переглянулись.

– Дядя Сеггар в нашу бытность взял отрочёнка, – припомнил Косохлёст.

– Незамаюшку, – улыбнулась Нерыжень.

– Видали мы отроков, но чтоб влёт хватали, как этот…

– Если голову не сломил, поди, уже витязь, хотя опоясывать у нас не спешат.

– Так вот, разок он не услышал приказа…

– Ох его дядя Сеггар бил-колотил!

Царята поёжились, особенно Эрелис, помнивший увесистую длань воеводы.

– Аж мне, – продолжал Косохлёст, – жаль стало дурня, а я его не любил. Ты простым словом, а дядя Сеггар латной рукавицей на ум направлял. Хотя парень тогда подвиг содеял.

– Когда царь силён престолом, он милостиво спускает вольности… особенно мудрецам и поэтам, – тихо проговорил Ознобиша. – Но для восхождения к трону необходим железный кулак. Ты собираешь дружину верных, государь. Тому, кто находит дела превыше твоих, в ней не может быть места.

Эрелис тяжело вздохнул, покачал головой:

– Не всякий способен быть перстом в кулаке. Третий царь моего имени знаменит только тем, что в его дни была обретена рука умножения. Пусть твой друг, Мартхе, до истечения двух седмиц забудет путь в Книжницу. И я больше не велю звать его, когда потребуются вернейшие.

На исад, оставленный порядчиками, понемногу возвращался народ. Затевать торг было поздно, люди больше толковали о деяниях дня.

Под тёплой сенью печи не смолкал голос дудочки. Все хотели слышать песню, тешившую праведного царевича.

– Нешто так и сказал – сыграй, мол, сиротка, для сироты?

– Так и сказал.

– И поднял своеручно? Не погнушался?

– И поднял. Вот здесь плечо тронул, белой ручкой за руку взял.

– Быть не может!

– А людей спроси, Жало. Не все, как ты, дома посиживали.

– Ты, Жало, посмей ещё третьего сына дурным словом бесчестить, кабы рундуки в обрыв не слетели.

– Пой, что ли, Кобец! Радуй нас, как царевича радовал!

Кобчика не стать было упрашивать. Песня, поновлённая нечаянным вдохновением, звонко отдавалась в крутых скальных стенах. Горожане, спешившие висячими мостиками, останавливались послушать.

…И я припомнил: был героем
Отец родителя отца!
Стоять с протянутой рукою
Негоже внуку храбреца!

Свою судьбу схвачу за ворот,
И вот что, люди, вам скажу:
Жесток и тёмен этот город,
Пойду-ка новый заложу!

Издю́жу нынешние беды,
Осилю труд, забуду страх –
И, может быть, в луче рассвета
Замечу лодку в облаках.

Отца под парусом рогожным
И мать, как прежде, у руля…
Чтоб с моря править им надёжно,
Затеплит светочи земля.

И я приветно вскину руку,
По праву в людях знаменит,
И гордый пращур подвиг внука
Мечом геройским осенит!

* * *

– Все девки дуры. Видали мы, как они царевичей отвергают ради певчишек! Воля твоя, брат, а я бы в Шегардай её не пускал. И без того бессудничает, срам, да и только.

Гайдияр сидел в опочивальне владыки. Ел масляный пирог, по недоразумению называвшийся калачом. Запивал пивом.

– В чём же срам? – грустно полюбопытствовал Хадуг. Его трапезу составляла пареная рыба без соли.

– С евнушком по городу шастает. То к ножевщикам, то в кружало. В книгах копается, в добычный ряд гулять ходит, про который ей вовсе знать бы не надобно. С мезоньками дерётся…

– Да? – оживился владыка. – И многих побила?