Завтрашний царь. Том 1

Досветная беседа в Затресье… нож в руке Зарника… Светел с точно таким же лицом. «Уби-и-или…» И на берёзовых чурочках густыми каплями – кровь!

Когда Светел вовсе поскучнел и вышел за дверь, Ишутка чуть не сорвалась следом. Ладонь Крагуяра сжалась неожиданно цепко, остановила.

«Хар-р-га!»

Светел вышел наружу как был. В одной серой тельнице, просолённой за три дня на бедовнике. Рубаха спереди была сплошь мокра да в расплывшихся кровяных пятнах. В доме Светел задумчиво сменил валенки на богатые сапоги. Кивая чему-то неслышному, зашагал через двор… Старый Щепка позже рассказывал: хотел-де придержать, но встретил пустой взгляд, присмотрелся к походке… без слова отпёр калитку.

– А не то прям сквозь и прошёл бы.

Что-то чуя, за витязем побежали дети чернавок и дворовые псы. Из-за плетня высунулись соседи. Светел воспринял их неким внутренним зрением, головой по сторонам не вертел, было некогда. На уличной убитой земле чернели неотомщённые пятна.

«Кто это сделал с моим братом, сделал со мной!»

Пальцы тянули с кос ремённые репейки, высвобождали жарые пряди.

– Дикомыт за своего исполчается!

– На каждый подарок три отдарка несёт!

– Бабоньки! Люди добрые!

– Плотников упредить надобно…

Шустрые ребята, знавшие все кошачьи лазки́, бросились коротким путём. Павагу в Сегде не жаловали, но он был свой. Светел о том подумал мельком. Забыл сразу: пустое.

Резные ворота затворились, когда Светел выходил из-за угла. Было слышно, как внутри давились предвкушением и насмешками, со стуком закладывая длинный лежак.

– Что делать будет?

– Известно что. Постоит, покричит…

– Ногами потопочет да восвояси уйдёт.

– Петушок молодой. Вона бородка первая распушилась.

– А не скажи. Хитры дикомыты.

– Ойдрига на них нет!

Потом голоса прекратились. А может, Светел слушать их перестал. Последние полсотни шагов он двигался очень неторопливо, легонько наклонившись вперёд, словно грудью раздвигая трясину. В Сегде долго потом эту выступку вспоминали, но пока ещё никто не знал, чем кончится дело.

– Высоки ворота.

– Полезет, как есть обломится.

– Низом шмыгнёт?

– Больно слякотно, телеги разбороздили.

– Аль стучать примется?

Светел остановился перед воротами. Оглядел, не вникая, диковинных птиц, хвостатые завитки о́бережной вязи. Люди подались прочь. На полшага, на шажок. Ещё б не попятиться, это веет, когда человек – что лук напряжённый. Тронешь, громко окликнешь – успей отскочить.

Кольцо-колотушка, висевшее на воротах по андархскому обыку, Светелу не занадобилось.

Он топнул в землю ногой, и земля загудела.

Зря ли в Твёрже кулачный Круг столько лет вёл.

Встречайте, вот он я! К вам пришёл! И здесь стоять буду, и поди сбей!

С той стороны подкатили чурбак. Павага вспрыгнул, высунулся над обвершкой. Светел на плотника смотреть не стал. На каждую дурную рожу глядючи, глаза утомишь. Он и так знал: внутри было семеро.

Семь огоньков, шающих угарной мужской удалью в предчувствии ещё одной драки.

– Милости просим мимо нашего двора щей хлебать!

– Беги себе, касте́нюшка.

– Не то запотчуем до улёгу, как дружка твоего.

– Уж не серчай!

И хохот с угрозами пополам.

…А собрать бы в горстку те огоньки… примять-притушить…

…легонько так, для напужки…

Светел шарахнулся от страшного искушения.

«Нет!»

…А ворота здесь ладили своим уставом. Не так, как на Коновом Вене. Твёржа вешала на верейный столб единственное полотно. Сегда смыкала-размыкала две створки…

Дальше Светел не думал. Ворота были помехой. На том всё.

Как вспоминалось позже, он вроде взял в руки левую створку, на удивление хлипкую. Дёрнул к себе. Отбросил на правую, просто чтоб не мешала. Не хотелось нырять, сгибаясь крючком, под оскалившийся лежак.

Самовидцы клялись, будто Светел для начала пробил доски ладонью.

Ухватил створку за эту дыру и за кольцо.

С треском, с мясом выдрал из столба петли. А из створки – проушины, оставшиеся болтаться на лежаке.

…И с такой силой шарахнул выломанной створкой по уцелевшей, что обе разлетелись в тонкие щепы. Бери, печку растапливай.

Так и не удалось никому доконно понять, был в резной надписи изъян или нет.

О загубленном узорочье начнут жалеть завтра.

Покамест Светел шагнул во двор. А все остальные, равно плотники и позоряне, отпрыгнули прочь.

Светел вновь топнул оземь.

Гулко.

И как бы сломался всем телом, кренясь, отвалился на три шага вправо, хлопнул руками по груди, по брюху, по бёдрам…

Улыбнулся во все зубы. Лишь глаза не смеялись.

Притопнул ещё.

Павага сообразил: ему ломают весёлого. Зовут помериться в кулаки.

Он встал было, развернул плечища, метнул оземь колпак. Что ворота? О них ли вспоминать?

Тут под руку Светелу угодила лопата. Крепкая, старая, перекидавшая бессчётные пуды печной глины… ныне осквернённая кровью.

Братской кровью.

И хрустнула в руках, искрошилась лопата.

А Светел, приплясывая, играя всем телом, валился уже на другую сторону. Здесь его нанесло на одноколёсную тачку. Увесистую, грязную. И на боку её тоже была кровь Крагуяра. По двору брызнуло золотыми искрами. Тачка свистящим чижом порхнула наверх и накрепко всела, обняв рукоятями переводину.

– Ах ты, щеня дикое! – возмутился Павага.