Завтрашний царь. Том 1

Было дело: до самого края земли
Распростёрлись снега перед нами.
Лишь морозная мгла колыхалась вдали
Да позёмка гуляла волнами.

Сделай шаг в эту прорву – и ты не жилец,
Не вернёшься к людскому порогу.
Но спокойно сказал воевода-отец:
«Выше знамя! Проложим дорогу!»

Мы ломились сквозь снег, что следов не знавал,
Поднимались и снова тонули.
А когда захотели устроить привал,
Чужаки из метели шагнули…

Светел споткнулся, сбившись с плохо усвоенного пути. Ругнулся, выправился, потащил голосницу дальше – тяжело и упрямо, как те воины через уброд. Мозолистые пальцы знай попирали сутуги, шагая от созвучья к созвучью.

И затеялся бой, и казалось – конец!
Все поляжем безвестно, бесследно!
Но спокойно сказал воевода-отец:
«С нами Небо! Добудем победу!»

Что за силы в сердца и десницы влились?
Спины к спинам – не выдадим, братцы!
Мы смели чужаков со спасённой земли
И навек запретили соваться.

Не осыпал нас милостью царский венец,
По навету изгнали отважных,
Но спокойно сказал воевода-отец:
«С нами честь! Остальное – не важно!»

И шагаем вперёд по дороге земной,
Как ведёт нас святая свобода:
Честь, и Небо, и знамя, и брат за спиной,
И суровый отец-воевода.

Крагуяр никак не отозвался на дружинную песню. Ишутка внимала с жадной тоской, смотрела, точно скорбный – на запретное лакомство.

– Что ж за вера у вас, – зло спросил Светел, – чтоб душе крылья заламывать, как утке на убой?

Она не ответила, лишь брови на милом лице встали жалостным домиком: «Вы-то уйдёте, а мне вековать…»

Светелу вновь захотелось вымостить гать аж до Чёрной Пятери, да всё сегдинскими заборами. Крепкими пряслами, резными воротами! Он мрачно отмолвил:

– Станут грозить, скажешь: братья обижать не велели! Злые мы, мечами сечёмся! Натечём, щады не будет!

Стиснул за шейку испуганно звякнувший уд, вышел вон.

Снаружи понемногу меркло серое небо. Уже скоро, наверно, доплетутся медлительные сани с лесинами: пойти помочь разгружать?.. Геррикова чадь смотрела опасливо. Светел пуще озлился, взял уд наперевес, досадуя, что не приделал обязи.

Как у нас на торгу в Торожихе
В старину приключилося лихо…

Песня, в той самой Торожихе звеневшая задорным голосом доблести, под моранским мреющим небом гудела вызовом и угрозой.

Кто решится испить нашей крови,
Пусть себе домовину готовит!

Светел покрепче сжал шейку вагуды, устроил на локотнице полосатое брюшко – и вразвалку двинул по улице, продолжая хайли́ть.

Бабы шьют простой наряд!..
Тонких лакомств не едят!..
А и трусов не родят!..

Писк и жалобы несчастного уда давно перестали отвечать голоснице. Светел, не так-то хорошо и знавший андархскую вагуду, в итоге нашёл красивое и торжественное созвучье, к которому время от времени возвращались все его песни. Добавил ещё одно, чтобы опираться в промежутках… и дальше обходился двумя, раз за разом вышибая их из трепетных струн, заставляя тонкошеий уд надрываться вовсе ему не свойственным грозным, яростным кличем.

Братья,
Солнышко припомним!
Скатертью
Простор огромный!
Ратью
Всякий, кто не сломлен, стой!..

Горланя, прошёл одну улицу, свернул на другую. «А вот попадись кто навстречу! А с попрёками налети! А попробуй сосудишко гудебный отнять…»

Руки чесались. К его лютому разочарованию, дурных не нашлось.

Выпьем же, братья,
Чашу до дна!
Всем нам хватит
В ней багряного вина…

Светел завершал круг по деревне. Запас песен оставался ещё порядочный. Почти хотелось, чтобы местничи решили усовестить его, выпустили замшелого деда… лучше бабку, они говорливее, уж он бы с тою бабкой про солнышко порассуждал… когда вымершая Сегда разродилась-таки живыми душами. По улице, колотя в запертые ворота, промчались стремительные мальчишки. Те, что нынешним утром воевали со Светелом у лесосеки.

– Едут! Едут!

– Везут!..

При виде Светела ребята обрадовались, окружили. Он сунул в ближайшие руки настрадавшийся уд: