Завтрашний царь. Том 1

Бородатый вожак из румяного стал медным. Его шаечка привыкла держать в круговеньке расправу. Вот этими плечами подпирала власть большака, волю мирского веча. И себя славила, вестимо. То на кулачном Кругу, то на беседах досветных. А уж здесь, в трёх шагах от околицы, воистину была в своём праве. И вот какие-то захожни норовили пустить её право куржой по ветру! Забирали воришку, точно котёнка у неразумных детей. Мыслимо ли стерпеть?

– Весело тебе, воевода, во главе дружины да с таким-то мечом против наших топориков и дубья, – сквозь зубы проскрипел коновод. – Глянуть бы, чего сто́ишь один на один да на святых кулаках…

Сеггар ответил медлительно:

– Отчего ж. Можно и такое устроить…

– А девку в собачник сведём, в сучий кут! – не слушая, хохотнул ещё голос.

– И это можно, – улыбнулась Ильгра.

Улыбка была – бежать без оглядки, покуда живые, но местничи не увидели. Засмотрелись, как Сеггар прятал в ножны косарь. Куда делось всё благодушие! Самое простое движение вышло исполненным пугающей силы. Впору опамятоваться, с поклонами на хлеб-соль дружину позвать. Коновод оказался самолюбив и храбр превыше ума. Не дрогнул, не отступил.

– Много чести дурню от твоей десницы ум брать, – сказал суровый Гуляй. – Позволь, батюшка-воевода! – И добавил потише: – У Сечи моя стрела юнца не спасла. Пусть другого хоть кулак оградит.

Сеггар неторопливо кивнул.

– Да ты хромец, дядя! – закричали дружинному поединщику.

– В бою небось на санках посиживаешь, пока иные вна́грудь стоят?

Они-то знали совершенно точно, что витязи живут для геройства и славы, а лук, бьющий издали, – оружие не геройское.

У Гуляя после долгого перегона давала себя знать больная нога. И не было рядом Незамайки, умевшего отзывать боль. Кротости нрава Гуляю это не прибавляло. Он сказал:

– А ты мне поцелуй, где болит, глядишь, выправлюсь.

Скинул кожух, шапку, верхнюю шерстяную рубаху, оставшись в портяной тельнице. Засучил рукава. Открылись ручищи, прочные в запястьях, волосатые, играющие железными гвоздями мышц. Гуляй уступал коноводу с полголовы. И старше был, да кабы не вдвое. Но из молодых его лук влёгкую натягивал один Незамайка, остальные кряхтели.

– Вторую ногу убережёшь?

Местнич притопывал, выламывался по обычаю стеношников, смеялся. Ему ответила Ильгра:

– Ты хроменького поди сбей. Тогда я, может, выйду честь оказать.

Коновод и витязь сошлись сразу, без задоренья, ломанья, иных предисловий. Чай, не на Кругу, не Божью потеху деять собрались.

Первый кулак вожака, разогнанный всей опа́шью руки, гирей полетел Гуляю в грудь. Тот не стал даже заслоняться. Лишь чуть повернулся, принимая удар вскользь. Презрительно скривился: это так у вас бьют?.. Комарик пролетел, крылышком зацепил! И чем ждать, пока местнич наново размахнётся, – спустил с цепи боль, не выплеснутую у Сечи. Остолбушил за́вертью жестоких, непонятных ударов. Вносил кулаком, добавлял локтем, запечатывал коленом. Когда отсягнул – супротивник медленно пятился, собирая разъехавшиеся глаза.

Деревенские подголоски не успели подбодрить вожака. Молчали, пришибленные. Сомнений в том, чья взяла, ни у кого не было.

Гуляй резко выдохнул, осведомился:

– Удоволен?

– Харр-га! – отозвалась дружина.

Коновод взревел, бросился.

Гуляй его бить не стал. Взял за шиворот, принудил себя обежать, отправил к своим. Те, не снявшие лыж, стояли тесной толпой. Коновод в них влетел, как попало разя пудовыми кулаками.

– Ещё с кем, – спросил Гуляй, – ласково побеседовать?

Один заворчал, выпутываясь из кучи-малы:

– Ну тебя, дядя, дурной ты, ни за что зашибить хочешь. Ступай себе, а мы уж домой.

Дружина повернула мимо зеленца, не дожидаясь, пока прибитые уберутся. Спасённый воришка порывался подсоблять с саночками, не знал, на кого смотреть. На хромца? На воеводу? На девушку с белой косой, убиравшую знамя?.. Что взять с бедолаги. Он счёл Ильгру самой нестрашной:

– Кажите, государе войники, да после вас найчи, спасенье отрадить…

– Ишь каков, – рассмеялась Ильгра. – Когда-то потом нас искать вздумал!

Хонка притворно свёл брови:

– Не отпустим, покуда весёлой сказкой не позабавишь.

– Молимо, государе витезове… – растерялся парнишка.

– Без толку молить, сказку сказывай.

– Ври складней, чтобы нам тоску-скуку избыть.

– Не то возвернёмся, деревенским с рук на руки отдадим.

И поди разбери их, шутят или вправду грозят.

– Куда, блудный, из-под мамкина запонца устремился? – потребовал ответа Гуляй. – Небось с кощеями за море?

– Государе войники сведомые… – наконец решился бегун. – Во свех крайинах били, свех знати… Где би ми найчи Сейгара Непопуста?

Витязи переглянулись, захохотали. Ильгра мурлыкнула:

– А на что тебе, дитятко, Неуступ?

– Скоротеча есмо… от льуди моя… – сбивчиво начал паренёк.

– Имя отеческое у твоих людей есть? – спросил Сеггар. Речь парня была даже не дикомытская, а словно из тех времён, когда по двум берегам Светыни витал единый народ. – Под кем живёте?

– Чувары есме… свой закон почтуемо.

– Чувары?

«Хранители. Наследники…» В памяти, как в тёмной воде, шевелились тени. Непоимчивые, смутно тревожные.

– Какой такой край, андархской правды не знающий?

– Уркарах, господар витез.