Завтрашний царь. Том 2

Ряженый витязь

– Меня вот стращал, – сказал Светел. – А сам не боялся ли?

– Чего? – спросил скоморох.

Они снова шли у передка саней, измерявших просторный стрежень Вож-Матки. Погоды продолжали миловать странников. Под ногами позванивала лёгкая настыль, но не было ни вязких убродов, ни ломкой коры, обдирающей ноги быкам. Путь лежал добротно убитый копытами, полозьями, множеством лапок. Светел различил десятка три следов, потом оставил считать.

– Крамолы, – продолжая спор, сказал он Кербоге. – Моего царевича позоряне восславили, а он ведь отцу перечил. Царю!

– И в чём крамола? – улыбнулся Кербога. – Сказ мой был о купности праведных. Сквозь века одной волей, единым плечом, без смут и раздоров! А сорную траву – с поля вон.

Светел хмурил заиндевелые брови. Так-то оно так, но людские сердца порывались за мятежным царевичем. Низложенным, потерявшим всё, кроме гудьбы и свободы.

– Хороша праведность, – вырвалось у него, – родного сына увечить…

– Ты не дитя Андархайны, тебе не понять. На самом деле суровый царь явил милосердие. За непокорство трону пристойна одна кара – смерть!

– Из-за женитьбы?

– У нас говорят: наказом царь крепок и воля государева несудима.

– А наша вера такая, что право родительское над детьми не крепостное!

«Куда Пенёк, туда и Опёнок, – вздохнул про себя скоморох. – Кто там баял, будто упрямые всегда малорослы?»

– Ты даровит, парень. В конце аж светился, – припомнил он весело. – Играл, а я за гусли боялся, вынесут ли!

Светел надулся:

– Другой раз песницу возьму, что у скитуна выкупил. Только я на ней ещё играть не горазд.

Подобрал два отломышка заледенелого снега, собрался хвастать перед Кербогой, но сразу оплошал. «А туда же, разбежался канатной пляске учиться!» Смутился, отряхнул рукавицы. Прислушался к голоску невнятной тревоги, поселившейся глубоко в животе.

Белоснежная Лапушка, сестрёнка, отважная баловница, улетела в гнездовье. Откуда прикосновение чуждой воли, внешнего взгляда?

– Крок, крок, – ответили издалека.

Светел прищурился. Рассмотрел большую чёрную птицу. Ворон-тоскунья плавал над обрывистым берегом, ходил кругами, сулил кому-то злосчастье.

– Если верить купцам, – продолжал скоморох, – люди до того истомлены междуцарствием и недостатком закона, что рады слушать сказы о строгости додревних царей. Я слышал, в Выскиреге поют о Гедахе Втором. Ты же слышал эту легенду? Младенец-наследник не выносил высоты. Отец, грозя самострелом, велел малышу лезть на…

Договорить судьба не судила. Железная рука сгребла Кербогу за ворот и швырнула плашмя, вмяла в снег.

Отточенное ухо игреца уловило тонкий свист…

И тяжкое чваканье болта, впившегося в расписной бок скоморошни.

Испуг пришёл лишь потом.

– Лежи! – рявкнул Светел. Уже на бегу, уже удаляясь.

Пока Кербога выплёвывал снег, дикомыт одолел полпути к берегу. Лапки мелькали, отбрасывая белое крошево. Кербоге помстилось, будто парень на каждом шагу пропадал в одном месте и возникал сразу в другом, тремя саженями дальше. Вглядываться было недосуг. Кербога пропустил медлительные сани мимо себя, перекатился на дальнюю сторону полозновицы, вскочил, побежал к передку. Оботуры мычали, взрёвывали, порывались рысить.

«Помилуй нас, Правосудная! Куда ж ты… ребятище неразумное…»

По Светелу целили ещё, но опаздывали. Впереди, над обрывом, шаяли огоньки. Тлели злобой, желанием причинить боль, увидеть муки и корчи. Встречь Светелу неслись длинные искры, нити намерений, облачённые в дерево, железо, перо.

Болты плыли в сгустившемся воздухе, но он умел раздвигать этот воздух… Мимо! Мимо! Чёрная тень метнулась перед лицом. Глупый птах, ты-то здесь что позабыл?..

Били метко. Все, поди, были охотники. Брали на оттепельных полянах диких зверей. Травили племенное стадо батюшки Вольного, выходившее к людям за пищей.

Под берегом намело порядком уброда, но Светел сейчас пробежал бы и по воде. Рыхлый снег не успевал просесть под ногами.

«Бою хотели? Будет вам бой…»

На последних саженях они стали плохо видеть его. Дикомыт мелькал и маячил, всё время не там, куда целили. А самострел ведь не лук, горохом стрелы не выметнешь. Увёртливый парень рванул в самый обрыв…

И взмыл из него тайменьим прыжком, расшвыряв снег.

И встал, подгадав частицу мгновения, когда самый проворный до половины взвёл тетиву, а вожак снял охотничью рукавицу – вытереть нос.

Светел в Изворе вроде даже подхватил его имя. Щавей, сын Отавин.

Гнездарь не растерялся, зло вопросил:

– За смертушкой прибежал, дикомыт?

Отрок, купленный на торгу, пугливо жался в сторонке.

Бросаясь от скоморошни, Светел шёл истреблять. По счастью, Вож-Матка здесь была широка. Хватило времени вспомнить: гонители никого ещё не убили. Небось хотели. Но не сбылось.

Их лыжи и кайки стояли рядком, изготовленные для быстрого бегства. Руки, оставив самострельные ложа, тянулись к ратовищам копий, к ножевым черенкам.

– Вашей смертушки не ищу, своей и подавно, – нарочито густой правобережной говорей вымолвил Светел. – А вот за то, что куда попало метите, ответа спрошу. Не допестовали вас мамки, раненько пустили к острым игрушкам, не нужны они вам.