Завтрашний царь. Том 2

Брат молчал, грустно улыбаясь ему.

Светел лихорадочно дёргал то один прут, то другой… Они поддавались, дразня, и тут же норовили пронзить, взрезать беззащитное тело.

Светел пытался сломать их, раздвинуть, вывернуть силой, но копья с ножами на то и делаются, чтобы в полный хват не схватить.

Отчаявшись, он бросился за латными рукавицами, потому что во сне у них были железные наладонники вместо ремённых, но рукавицы затерялись в снегу, ибо Светел не исполнил приказа.

А Сквара всё молчал, лишь безотрывно смотрел на него, приветствуя и прощаясь.

Как легко было хлестать языком перед Кербогой! А на деле…

Он схватил кольчугу, бросил на прутья и налёг изо всех сил. Кованое плетение прорвалось, как холстина, колючки и зубья впились в ладони, Светел зарычал, отказываясь отступать…

Его разбудил страшный крик, раздавшийся в скоморошне:

– Шара-а-а-ап!..

Кричала Лаука.

Когда открылась дверь болочка, Светел уже стоял, проталкивая голову сквозь ворот. Кербога выскочил растрёпанный, сам на себя непохожий:

– Я полено в очажок… а оно… зелёными струйками!

– Что?.. – ошалело спросил Светел. Хотя на самом деле всё понял. Видал он эти зелёные пламена. Ими братейка-огонь даёт людям предупреждение: близится нечто из-за пределов явного мира…

Наружу, неся пучок сухих веточек, лез Гудим.

– Похоже, – чуть окрепшим голосом произнёс Кербога, – сейчас мы узнаем, отчего люди этих мест сторонятся…

Вдвоём со Светелом они вытащили из скоморошни жаровню. Лауку Светел даже не увидел, она всхлипывала где-то в углу, забившись под ворох одеял и одежды. Её не утешали, было некогда. Кербога вытряхнул на каменный пол живые угли – и лопатой, ногами, чем попало стал выкладывать святой круг, отвоёвывая кусок начертанной Андархайны. От углей восходили язычки жара, действительно отливавшие зеленью. Замкнув огород, Гудим обошёл его, неся тлеющий веничек. Немые уста шептали молитву, в воздухе кольцом повис дым, пахнувший можжевелом.

Светел чуть не порвал обледенелые шнуры, вскрывая поклажу. Каждому своё место в бою. Жрецы взывали к святому, его надежда была на честную сталь. С мечами в руках стало спокойней. Светел затеял воинское правило, дающее напужку пришлецам из сумежья, – и тут сзади вновь бухнула дверь. Выпрыгнула канатная плясунья. Белые глаза по блюдцу, распахнутый рот! Лаука полоумно бросилась бежать, не обращая внимания на рдеющую черту. Пришлось бросать мечи, ловить девку. Водворять, бьющуюся, в болочок…

Только оботуры лежали себе, в недоумении наблюдая за суетой.

Розовое небо давно погасло, узкие окна залило едва различимое тускло-серебряное сияние.

Свет углей умирал, зато тьма возле стен становилась как бы плотнее.

Потом в ней начали открываться глаза.

Там и тут…

Ещё и ещё…

Медленно проступали головы, плечи, руки, тела…

Мертвецы Глызина пришли за водительством.

Совсем так, как приходили сюда живыми.

Мужчин почти не было. Старики и старухи, матери с детьми у подолов…

Серые от бесконечного холода, измождённые ожиданием.

Сколько их стояло кругом, триста тридцать три или нет, Светел не сосчитал. Он только видел, что бесплотным не было дела до Кербоги с Гудимом, возносивших ревностную хвалу. Мёртвый Глызин смотрел на того, в чьих жилах пылала царская кровь.

Молчал…

Надеялся…

Ждал…

У Светела сами собой поникли руки с мечами. Кому вздумал грозить? Детям, уповающим на отца?..

Ему довольно топнуть ногой, как он умеет.

И расточатся, беспомощные.

Светел положил клинки. Пропустил мимо ушей тревожный возглас Кербоги. Вышел к самому кругу.

Отдал воинский поклон, суровый и строгий. Преклонил колено.

Глаза жгло.

– Господин преславный Глызин… – тихо произнёс он по-андархски, потупив глаза, болезненно стыдясь нечистого выговора. – Мой родич бежал от вас в час нужды. В сём он крив. И я с ним…

Круг, разделивший мёртвое и живое, ещё тлел, но что-то неосязаемо коснулось волос. Светел поднял голову. Прямо перед ним стояла женщина, полная спокойной властности, чем-то похожая на бабушку Ергу Корениху. «Ну вот как так получается? Пока жизнь сытая да весёлая, главенствуют спесивцы-мужи. А как беда и погибель, тут же все заботы на баб…»

– Матерь Глызина, – прошептал он сквозь рваный ком вины, отчаяния и срама. – Позволь мне… Я укажу путь…

Она ответила просто и коротко:

«Веди нас, Аодх из рода царей».

– Присмотрись, матерь… Ты видишь впереди мост?