Завтрашний царь. Том 2

– Оставь бояться, дитя, – мягко промолвил Кербога. Гудим кивнул и ободряюще улыбнулся, и Светел вдруг понял, за что жрецов величали Божьими людьми. А иногда ещё и святыми. – Вера Богам отрицает суеверные страхи, – продолжал скоморох. – Над смертью и рождением властна только Царица, а она справедлива.

«Всё вам Царица! – возмутился Светел. – На то предведенье Богов, чтоб знамения посылать!»

Теперь он видел: Лаукин огонёк был по-прежнему ярок, лишь уходил от прикосновения. Так иногда больной гонит лекаря и отвергает лекарство. До сих пор Светел про подобное только слыхивал. А девка прошептала:

– Следь Шарапову…

«Вот оно что!» Стал понятен и ночной зов Лауки, и её безумные попытки прогнать, отвратить… нечто гораздо худшее, чем растерянные, безобидные тени.

Кербога, мрачнея, подался назад. «Арела! Сестрёнка!» – вскинулся Светел. Летящие рыжие кудри в дыре берестяной кровли… Детский поцелуй в ночной чаще. Сребреник, ловко гуляющий по костяшкам…

Кербога всё-таки спросил:

– Поведай, дитя… как выглядело увиденное тобой?

У всегда спесивой Лауки нос и глаза опухли от слёз, голос дрожал.

– Вон там встал вдруг… бледный, чуть виден… глядел грустно… в дверь вышел…

– Чуть виден, это же хорошо, – со знанием дела приговорил Светел.

Все посмотрели на него. Лаука с надеждой, Кербога с отчаянием. Гудим незаметно сотворил отвращающий знак. Светел сел поудобнее.

– Мы, славнуки, от века вкруг себя смотрим, любой следок примечаем и добрых Богов благодарим на берёге. Ежели крепкий двойныш показался, дела доделывать поспешаем. А если чуть видный, значит предваряют тебя. Я бы истинно растолковал: угрозно Шарапу, затем что люди скитущие у края гибели ходят. Он конца земного, как все мы, не минует, но ещё сполна поживёт.

«Поставно врёшь», – сказал прищур старика.

«Верить ли…» – отвёл взгляд Кербога.

– А мне явился на что? – шмыгнула носом Лаука.

– На то, что тебе его жизнь как своя. Расскажешь ещё про него? – И поддел: – Про Арелу?

Канатная плясунья зло зашипела, исцеляясь от страха.

Сидеть в разрушенной крепости пришлось ещё полных два дня и две ночи. Светел наново перетянул свои и Кербогины снегоступы. Проверил все ирты. Выстрогал запасной копыл к саночкам.

Примерил буковый лежак к корытцу недоделанных гуслей, разметил отверстия для шпеньков.

Уразумел наконец, как ледышки из руки в руку бросать.

Попробовал вагуду, купленную в Изворе. У Кербоги её струны пели глубокими, какими-то древними голосами, у Светела ржали по-жеребячьи.

Время от времени он выбирался наружу. Расчищал выход. Смотрел, не утихает ли ветер. Там несло, как из прорвы. Еле видные горбы стен и хоромину, приютившую странников, кутали вьющиеся саваны. Где-то, наверно, сдувало зеленцы, ровняло с глухой твердью затворившиеся деревни… а уж скоморошню в чистом поле катило бы кубариком. Светел возвращался, ласкал умников-оботуров, пощипывал долгую, изобильную шерсть. Прялку, чтобы за пояс вставлять, он уже вырезал.

– Смотри вот, дядя Кербога!

Три ледяных шарика плясали невысоко, но уверенно.

– Ты даровит, парень, – оценил его старания скоморох. – И упорен, когда делом задашься. Вы, витязи, все таковы?

Светел расхвастался:

– За всех не скажу, а Неуступ к себе с разбором берёт. Вот дядя Летень в деревне у нас задержался, так он верстанье лыжное…

Досказать «…на мах постиг» не пришлось. Из болочка выбралась Лаука, влекомая телесной нуждой. Плясунья куталась в толстый плащ, смотрела кругом с обычным презрением.

– Бавушки ребячьи, – фыркнула она. – Велик детина, да дёшев.

Упущенный шарик разлетелся по полу белыми брызгами. Светел не остался в долгу:

– А ты, вереда безрукая, Ареле завидуешь.

Кербога проводил девку глазами.

– Я думал, вы поладили…

– Да ну.

– Я старый глупец. – Голос Кербоги как будто опал, не достигнув гулких стен. – Я думал, раз уж Шарап от царевичей взыскан, Арела с ним будет надёжна… а его головы рок ищет.

– Есть рок, есть неурочье, – упёрся на своём Светел. – Тебе следь дочкина показалась? Не показалась. И Шарапов двойныш, я так понял, слабенький был. Будет плохо Шарапу, но не завтра кон неминучий.

Кербога быстро посмотрел на него:

– Я слишком долго в святое небо смотрел. Привык сердце слушать… перст Владычицы по малым знакам угадывать…

Распоясанный жрец. Безмерно усталый, стареющий скоморох. Отец, потерявший за окоёмами единственное дитя… Светел неволей почувствовал, как опускаются руки, и зарычал:

– Вам, мораничам, всюду воля да перст! Не изрок всевышний девке предстал, а дурная доля Шарапова! Когда парень умён, он ей, доле, холку намнёт и к делу приставит! Ты же не ротозею дочку доверил?

Кербога молчал. Смотрел под ноги. Светел перевёл дух:

– Ты мне расскажи лучше, дядя, про этого… ну… кровного байстрюка, что в Глызине правил.

Скоморох помолчал, выдохнул, ответил медлительно:

– Эдарг не хвалил его, приезжая сюда. Он говорил, Аргро по своим задаткам мог составить славу отца…

– А по делам?

– Ждать ли мирных дел от того, кто гнушается промыслом и торговлей? Вот бы, мечтал Аргро, хасины снова пришли, уж тут я с дружиной…

– Оно и видано, – пробурчал Светел.