Завтрашний царь. Том 2

– Из ялмаковичей некий?

Он уже распряг оботуров. Умные быки отряхивались, нюхали воздух, предвкушали корм, отдых, игры в леваде.

– Много на свете забав, и добрая загадка в них не последняя, – рассмеялся хозяин. – В бровь уметил, дикомытушко, а глазок цел. Ещё пробуй!

Светел покривился:

– Ну не Галуха же.

Галуха был опытный лицедей, но всему отмерен предел. Не переметчику, искателю покровительства, месяцами себя за витязя выдавать. Даже за увечного.

– С трёх бросков три промётки… – Хозяин рад был посмеяться недоумке гостей. – Выше, сказано, поднимай! До последнего верху!.. Ну ладно, открою. Сам Крыло припожаловал!

Светел стоял между оботурами, положив им руки на холки, чтобы не убежали гулять своим разумением. Услышав имя, он забыл и коренника с пристяжным, и дрова, надлежавшие неугасимой печи. И даже лишние самострелы, которые переселенцы небось охотой возьмут.

«Крыло!.. Стал ему могилой Киян… По молитве Сеггара трещину во льдах отворил…»

Это сказала Ильгра, а она-то уж знала.

И у Сечи всякие-разные были. Но не Крыло.

«Как так?..»

Пристяжной поднял рогатую голову, длинным языком лизнул его в щёку.

Кощеи вороваты, это все знают. Поэтому Кербога оставил безвылазно сидеть в тепле кружала одну Лауку. Мужчины потихоньку менялись, чтобы и пожитки сберечь, и никого зазря не обидеть.

Светел нынче с утренней зари вёл оботуров. Тропил, отгоняя немолодых спутников. Потом ещё таскал к дровнику хворост, собранный в задорогах. Изрядно, без малого сажень: «Вы с дедушкой старые, а девка соплива». И вот наконец – лавка с толстым полавочником, печной жаркий дух, радуйся!.. Не получалось. Светел сидел как просватанный над непочатым пивом, у блюда с заедками. Пустое брюхо не помнило голода, глаза редко покидали дверь в сени. Светел ждал чуда. Ждал Крыла. Понимал, что дождётся, скорее всего, совсем не Крыла, потому что слово Ильгры было весомей вранья харчевников Андархайны…

Но – ждал.

А если? А вдруг?..

Мог Крыло мёртвым сказаться, чтоб былой славы не пережить?

Мог побратимов умолить, чтоб людям солгали?

«Вот заскрипела дверь… Сейчас войдёт!»

Дверь заскрипела. Светел едва не вскочил, но через порог влез работник, втащил полную дровницу. Понёс за печь, где отходили от мороза, сохли поленья.

Светел выдохнул. Пустая надея! Решив жить, калека-гусляр былое имя сложил бы. А здесь – Крыло да Крыло.

Кербога тихо спросил:

– Что высматриваешь, ребятище? Куколи волчьи? – И объяснил: – Изготовлен сидишь, словно для боя.

Светел медленно отозвался, всё так же думая про Крыла:

– Те ещё не скоро в драку полезут.

– Четыре самострела… – зримо содрогнулся Кербога. – Я-то, старый валенок, тебя мораничами пугал.

– Ну… пугал…

– Не держи сердца, витязь. Я тебя всё отроком вижу, за спиной у старшего брата. Не привыкну, что ты сам теперь – каменная стена. Вдруг замечаю, каков поднялся, и аж боязно. Ведаешь ли, парень, насколько можешь быть страшен? Свою силу осознаёшь ли?

«Мне дядя Сеггар верил. Ещё твоей веры искать! – Светел даже на дверь смотреть перестал. – Э, ты что… видел, что ли, как я их огоньки едва не накрыл?»

– А мне вот не страшно, – без спросу влезла Лаука. Хозяйски придвинулась, обдала пряным теплом, замурлыкала: – Я теперь вовсе ничего не боюсь! Светелко любому обидчику путь покажет, правда же, Светелко?

Ему понадобилось усилие, чтобы не отстраниться. «Какой я тебе Светелко!»

Домашнее прозвание мерзко и стыдно звучало из уст, по глупой страсти целованных в темноте полога.

«Сейчас вона Светелком, а когда понимались, Шарапом трижды назвала…»

– Да ну их совсем, – буркнул он, и голос прозвучал грубо. – Сказано, не сунутся больше. А сунутся, свяжу да на рабский торг погоню.

По большаку, обвешенному ледяными болванами, неторопливо струились белые змеи.

«Что, продавать вывел?»

Вид оробевших подростков, смотревших то на него, то на Светела, почему-то знатно веселил торгована. Прозванного Угрюмом, верно, затем, чтобы детские хворобы не сыскали пути.

Чете белоголовых было не до веселья. Заподозрив предательство, парнишка попятился, заслонил девочку. Доколе жив, в обиду не дам! Та медленно несла ручонку к груди. Она хранила за пазухой подарок Светела – кукол-неразлучников, свитых из тряпья. Два тельца, одна рука. То ли братец с верной сестрицей, то ли жених да невеста.

Светел спросил сквозь зубы, тихо свирепея:

«Какое продавать?.. Не замай, купец, если добра хочешь!»