Завтрашний Ветер. Луна-и-Звезда [СИ]

Барело задумался, покусывая нижнюю губу. Потом помотал головой.

— «Рука, благословленная звездами, берет трижды проклятый меч, чтобы сжать урожай Дома Неоплаканного». «Благословенная звездами» — намек на леди Азуру, покровительницу магии, судьбы и пророчества. Проклятый клинок… Скорее всего речь идет о Разрубателе, связанном легендой с Битвой у Красной горы и Кагренаком. Ты знаешь, кто это?

Аррайда вспомнила аргонианина Хулейю, книжника и антиквара из Вивека, к которому ее направлял Косадес, и кивнула.

— «Сжать урожай», — примас оставил в покое мастера двемеров и вернулся к пророчеству, — тоже может трактоваться двояко: как награда за труд и как воздаяние. То есть, рука, благословленная Азурой, использует проклятый клинок, чтобы принести справедливость в Дом Дагот, или Дом Двемер, или даже в оба сразу.

Несколько минут прошло в молчании. Затем Гильвас опять закопался в свитки и, найдя нужный, посмотрел на него искоса и с прищуром: как скальный наездник на возможную добычу.

— Вот они, «Орудия Кагренака». Запомни, девушка, если эту книгу найдут при тебе — заключение в Департамент правды покажется верхом милосердия. Здесь говорится, что нечестивые двемеры отыскали сердце бога Лорхана, и Кагренак задумал создать нового бога и выковал три волшебных инструмента, чтобы силой Сердца управлять. «Призрачный Страж — волшебные рукавицы, защищающие надевшего их от повреждений при работе с Сердцем. Разделитель — зачарованный молот, нужный, чтобы бить по сердцу и получать желаемую силу, столько, сколько нужно. И Разрубатель — магический клинок для сбора и направления этой силы», — процитировал он. — Но что-то пошло не так, как Кагренак планировал; двемеры сгинули, а Ворин Дагот, соблазненный силой этих орудий, стал предателем. Что было дальше, ты, пожалуй, знаешь. Неревар пал, Дагот Ур был заперт внутри горы, а Альмалексия, Вивек и Сота Сил присвоили себе проклятые инструменты и возвысились до богов.

Настоятель тронул Аррайду за руку:

— Почему ты молчишь? Почему ничего не спрашиваешь? Тебе нужно время? Отдохни, мы продолжим разговор завтра.

Наемница тряхнула головой:

— Я не понимаю одного. Откуда об этом узнали? Это было так давно…

Мехра Мило улыбнулась, а Барело серьезно кивнул:

— Давно. По человеческим меркам. А я еще помню, как после последней Битвы у Красной горы отступали потрепанные войска, и как наскоро возводился Призрачный предел — гудящее волшебное полотнище, натянутое на столбы, увенчанные каменными головами. Меня еще жутко смешил усатый шлем Альмалексии. И при этом хотелось плакать.

Он стеснительно улыбнулся и погладил «Орудия Кагренака».

— Откуда узнали? Рядом с богами и героями всегда противостоят опасности простые люди. Свита делает королей. Конюх, оруженосец, маркитантка — они тоже умеют говорить. И даже если в чем-то соврут, то всегда можно сравнить сведения и отделить зерна от плевел. А потом приходит черед книжников и переписчиков. Эту книгу создавали многие, собирали по крупице, вычленяли истину, переписывали, хранили, распространяли.

Он потер большим пальцем острый подбородок.

— Неревар и Альмсиви вовсе не были одиноки в бою у Красной горы. И… мне кажется, Ложные боги боятся Дагота не потому лишь, что он враг, несущий Вварденфеллу страдание и безумие, а еще и потому, что он может свидетельствовать против них. Альмсиви — самые страшные некроманты. Они черпают силу мертвого бога, черпают не так безудержно, как это сделал Ворин Дагот, и потому не обезумели, как он. Но их сила день ото дня слабеет. Уже то, что Триединые не пришли на Красную гору, чтобы удушить Дагота в его норе, а отгородились Призрачным пределом — говорит об их слабости. А даже если бы они и победили — что же: предавать истину? Примиряться? Верить таким богам?

«Трое, которых Ты считал верными, предали тебя. И лишь я, которого Ты предал, остаюсь тебе верен».

Мехра передернула худыми плечами, Гильвас схватился за край стола, глянул на Аррайду в упор пламенеющими глазами.

— Когда пойдешь под Красную гору — возьми меня, свидетелем и летописцем. Да просто возьми с собой, я быстро соберусь, — Гильвас соскочил со стола, словно готовый выступать немедленно.

— А как же ваша паства, примас? — тонким голосом спросила Мило. Лицо настоятеля сделалось огорченным, как у ребенка, у которого отбирают игрушку. Похоже, для этого деятельного человека было нестерпимо сидеть в укрытии. Он вздохнул: