Завтрашний взрыв

— Друг мой погиб, — глухо вымолвил Степа. — Он мне жизнь спас.

Некоторое время Степа и Ванятка сидели, не произнося ни звука. Тишину летнего леса нарушало лишь щебетание птах да гудение мошек. И тут с дороги раздалась зычная команда старого сотника:

— Ополчение! Строиться!

Степа поднялся и, не оборачиваясь, зашагал к дороге, к своему коню.

* * *

Михась сидел под молодым дубком, прислонившись спиной и затылком к теплому шершавому стволу. Он был полностью расслаблен и просто отдыхал, рассеянно наблюдая, как двое бойцов их десятка, дежурившие сегодня по кухне, готовили на костре незамысловатый ужин. Лешие, как всегда, встали на самом краю, даже чуть в стороне от походного лагеря русского войска, обнесенного со всех сторон гуляй-городом — дощатыми щитами, установленными на телегах. По периметру бивуака леших расхаживал часовой в полном вооружении. Рядом с Михасем, также прислонившись к стволу дубка с другой стороны, дремал десятник Желток. Свободные от службы бойцы расположились на отдых прямо в траве, улегшись на конские попоны, положив под голову седла или чересседельные сумки. Но мушкеты и сабли были у всех под рукой.

Привычка в период походов и военных действий всегда иметь при себе оружие и контролировать его даже во сне вырабатывалась дружинниками с юности, с самого начала воинской службы в учебном отряде. Михасю почему-то вспомнилось, как он в Лесном Стане впервые заступил в караул. Поскольку караулом называется подразделение, назначенное для выполнения боевой задачи по охране и обороне военных и прочих объектов, то, естественно, им было выдано оружие и боеприпасы. Конечно, молодые дружинники не один месяц готовились к несению караульной службы, то есть выполнению первой в жизни боевой задачи. И они знали, что оружие нельзя выпускать из рук, даже тем, кто был в отдыхающей смене и, сморенный усталостью, спал на лавках в караульной избе. Именно этот важный элемент службы, наряду со знанием устава, правильности действий на посту и во время смены караула, будет особо проверяться старшими товарищами — разводящими, помощником начальника караула, да и самим начальником. Часа в три ночи, отстояв в очередной раз на посту и затем отсидев, как положено, в полной боевой готовности в бодрствующей смене, Михась наконец прилег на вожделенную скамью. Он очень сильно хотел спать. Но еще сильнее было желание не допустить ошибки, пройти испытание караулом достойно. Видать, не зря их постоянно настраивали, твердя о чрезвычайной важности караульной службы. «В карауле даже в мирное время вы находитесь в бою. А бой есть бой. По законам военного времени караульные начальники могут вас даже расстрелять без суда и следствия за малейшее неповиновение!» — сурово наставлял их старый леший, командир учебного десятка. И сквозь такой желанный, но чуткий сон Михась почувствовал, а впоследствии ему казалось — даже увидел сквозь сомкнутые веки, что к его скамье беззвучной тенью приблизился разводящий, бывший на два года старше и служивший, соответственно, не в учебном отряде первой ступени, а уже в отряде выпускном. Разводящий склонился над дружинником, который спал, обняв громоздкую фитильную аркебузу, именуемую по-русски самопалом, и попытался осторожно взять оружие из его рук.

Михась не обиделся, не разозлился. Он понимал, что это просто очередная тренировка и что без подобных, в том числе намного более суровых, тренировок просто немыслима служба в дружине особого назначения. Юный дружинник не стал ничего говорить. Его рука, прижимавшая аркебузу к груди, находилась в очень удобном положении для последующих действий. Резко выпрямив локоть, он, даже не привстав и не подняв головы, с размаху врезал ребром ладони по запястью разводящего. Тот, еле слышно охнув от боли, буквально отлетел в сторону, а Михась вновь погрузился в честно заслуженный, но чуткий сон. Разводящий, естественно, тоже ничего не сказал и не обиделся. Только запястье у него наутро распухло, но старший дружинник выпускного учебного отряда, конечно же, не подавал виду, что испытывает хоть малейшую боль.

Это далекое, почти детское воспоминание вызвало на устах Михася чуть грустную улыбку. Уловив краем глаза какое-то движение слева, там, где за невысоким кустарником начинался лагерь русского войска, Михась повернул голову и увидел командира их маленького отряда, полусотника Разика, который ходил на доклад к начальству, а теперь возвращался в расположение.

Естественно, во время походов и боевых действий дружинники не уделяли особого внимания предписанной уставом внешней формальной стороне взаимоотношений военнослужащих, то есть приветствию командира отданием чести по стойке «смирно», приближению к старшему по званию строевым шагом и тому подобным вещам. Но Михась, которого в Лесном Стане прозвали «уставным дружинником», все же поднялся при приближении полусотника, автоматически поправил обмундирование и амуницию.

Разик подошел к Михасю, буркнул: «Вольно!» — и присел на его место, также прислонившись спиной к дубку.