Зазаборный роман (СИ)

Проснувшись, я с трудом открыл глаза. Веки были набрякшие и тяжелые, глаза почему-то видели плохо и болели, лицо, казалось, опухло и стало в два раза больше. Голова раскалывалась от боли, гудела и ныла, в висках бешено стучало… С трудом осмотревшись, я увидел, что лежу не на шконке, а на носилках, стоящих в коридоре медсанчасти. Видимо, сон продолжается, мелькнуло в голове. Вокруг были зеки-санитары, старший дневальный медсанчасти Деев, ДПНК Парамонов, прапора, еще кто-то. И у всех были испуганные лица, морды, рыла… Они все, почему-то с ужасом смотрели на меня, вглядываясь мне в лицо, как будто что-то в нем искали, выискивали и не могли найти… Видимо, я вынырнул из океана внезапно и напугал их всех. Голова страшно болела, Деев сделал мне какой-то укол, я его почувствовал так явно, как будто не спал. Затем меня понесли в палату и положили на шконку. Закрыв глаза тяжелыми, набрякшими веками, я провалился в темноту.

Проснувшись утром, с удивлением огляделся. Я лежал в палате креста, а не в бараке, лицо было толстым, как будто не моим, в голове стучало, глаза болели и плохо видели, предметы раздваивались, не было резкости. Очков тоже нигде не было видно. Кое-как собравшись с силами, я отправился в туалет. В коридоре от меня шарахнулся санитар с испугом на рыле. «Интересно, чем я его так напугал и почему я на кресте?» — подумалось в больной раскалывающейся голове. Зайдя в сортир, я увидел в зеркало огромное, темно-синее лицо-рыло с красными вытаращенными глазами и запекшимися черными губами… Это был не я. Внезапно заболело горло, закружилась голова, ноги подкосились и я грохнулся. В обморок…

Очнулся на шконке в палате. Голова болела меньше, горло тоже немного, но ныли и слезились глаза, я ничего не понимал — неужели это последствия сна?

После обеда все разъяснилось. Оказывается все намного проще, чем я думал. Ночью два прапора, проходя по зоне обходом, услышали зверский крик из тринадцатого отряда. Прибежав туда, увидели, как в культкомнату нырнули двое. Прапора — следом, зажгли свет и под столом обнаружили двух пидаров — Малуяна (его выгнали после случая со мной из ночных дневальных) и Крысу, из седьмого отряда.

Спрашивают их:

— Что за крик?

— Никто не кричал, — в ответ те плетут.

— А вы что здесь делаете? Где ночной дневальный Марусь?

Пидарасы потупились и молчат. Один прапор остался их караулить, другой пошел в барак. Прошел, ничего подозрительного не заметил и вышел. А за спиной страшный крик, зверский, нечеловеческий прямо, полный ужаса. Это зек, спящий рядом со мною, от шума шагов прапора проснулся и мое лицо, оскаленное, в освещении луны, увидел…

Прапор ломанулся на крик, петухи убежали, а я уже не дышу. На горле полотенце мокрое, им меня они и душили. Прапора на телефон, санитары прибежали с носилками — и меня на крест. А я не только не дышу, но и вроде как будто уже остываю… Вот меня и положили в коридоре, все равно помер. Я же полежал и очнулся, напугав их всех до смерти. Минут двадцать, примерно, не дышал.

ДПНК майор Парамонов петухов в трюм да под молотки, Малуян и Крыса в крик. Сразу раскололись. Заплатил им по плите чая (по одной плите чая!) зек Прищепа, старший дневальный, завхоз отряда шесть. Парамонов Прищепу под молотки, тот в крик:

— Я буду только с Ямбаторовым разговаривать!

Утром пришел Ямбатор, Прищепу на этап стали оформлять, до этапа в трюм посадили, на общее положение, а не на баланду шизовскую, петухам — трюм, еще раз молотки и ПКТ. Полгода…

Половину мне сам Ямбатор рассказал, когда расписки брал, что не имею мол к осужденным Малуянову и Казаченко никаких претензий. И конфликтовать не буду.. Я написал, что с петухов возьмешь, животные они, этим все и сказано. За плиту чая человека убивать!

Прицепу вывезли очень скоро. Первым этапом. А меня, когда выписывался с креста, нач.медсанчасти на освидетельствование потянул. Загнулся я, а он, майор советской армии, внутренних войск, мне в жопу стал смотреть, не трахнули ли меня, когда душили… Посмотрел и написал дословно следующее: «Потертостей и ссадин в заднепроходном отверстии не имеет, пассивным гомосексуалистом не является.» Да… Написал бы по злобе другое — и все. Или его резать пришлось бы, а за это — расстрел, или жить среди зверей с клеймом петуха… Суки, ненавижу!..

На следующий день после выписки, меня дернули к куму. Сидит, виски потирает, глазки щурит и внимательно в лицо заглядывает:

— Правда санитары болтают, что ты уже не дышал, не дышал, а потом и без укола, и без всего, раз и ожил? — помолчав и поперебирав какие-то бумажки на столе, продолжил:

— Почему это? Я и с майором Безугловым разговаривал, он врач, так он говорит, что это непонятно и с точки зрения науки невозможно… Говорят, ты пятнадцать минут минимум не дышал…

— Не знаю, я был без сознанья, откуда я помню?

— Почему это? Как ты ожил?

— Меня спас бог, — пошутил я для атеиста-кума и сказал себе правду.