Читаем Зазаборный роман (СИ) полностью

Весело в хате, тесно, но весело. Сапог-пидарас смешные случаи из собственной гомосексуальной жизни травит, смеется хата, заливается смехом, захлебывается.



— Помню, позвали меня на чифир в седьмой отряд, ну, как водится — сначала нагнули в проходе. Я штаны снял, они стараются, трахают меня, сопят, а я не дурак, темно в бараке, темно в проходе, ну и раз в тумбочку! Жопа-то занята, а руки свободны! Достал сигарет пять пачек, бритву электрическую и за пазуху. Кончили они свое дело, дали мне заварку большую и прогнали. Иду и радуюсь — хорошо сходил, недаром, не одной заваркой отделались блатяки, подрезал я их неплохо!

Плюется братва, но смеется, что с него взять, петух, и в Африке петух!

Весело в хате, бывший малолетка духу набрался и про Нерчинский спец. травит, колонию для несовершеннолетних, во второй раз осужденных или совершивших преступление в исправительно-трудовой колонии.

— Там менты-бляди, коридоры бетонные стенами отстроили. По два метра коридор в ширину. Идешь по нему с отрядом, бугор сзади, а навстречу другой, отряд прется. Наш бугор орет — не сворачивать, так и их, блядва, тоже самое орет! И начинают биться два отряда, двести человек, бьются, бьются, пока не пробьются, пока один отряд другой не затопчет… И так весь день — в столовую три раза, на пахотьбу, с пахотьбы — два раза, в школу пару раз! Ну, бляди!..

Соглашаются с ним зеки-братва, действительно бляди!

Весело в хате, смеется братва, хохочет! А что унывать? Кончится Новый год, кончатся восемь суток, выпустят в зону, а там! У каждого кенты есть, и кое-что припрятано-приныкано от жадных кумовско-стукаческих глаз. Можно Новый год и не первого января встретить — восьмого! Кто сказал, что Новый год именно в этот день? Ведь это все условности, а зеки выше условностей, их такими жизнь сделала.

Сижу у стенки, смотрю на них всех. И такая меня самого жалость взяла, так мне себя жалко стало, что хоть караул кричи. И здесь, и на воле интересы ограниченные, разговоры примитивные. Ни о боге поговорить, ни об умном чем-нибудь… Водка, преступления, тюрьмы, зоны, бабы, жратва, петухи, менты, наколки и так далее — узок интерес у советских зеков, ой, узок!

Неинтересно мне такое слушать, закрыл я глаза и ушел в свой мир. Нет меня, это не я сижу на холодном бетонном полу, подложив под зад тапочек… Я далеко-далеко.

Сине-зеленые волны, огромные, но ласковые, с шумом набегают-накатываются на берег, на желтый-желтый песок. Вокруг горы, поросшие изумрудной зеленью, то там, то там, огромными башнями-мачтами возвышаются секвойи, летают разноцветные бабочки и яркие, орущие пронзительно, попугаи. Кругом экзотические фрукты, яркие цветы, мягкая зелень, пышная конопля… На небе голубое-голубое солнце, без единого облачка и огромный яркий шар ослепительного солнца. Нет ментов, нет трюма. Только я и она… Волосы распущены по обнаженным плечам, тело смугло и красиво, мы сидим недалеко от прибоя, перебирая песок и молчим. Наши пальцы переплетаются, но мы не торопимся, впереди долгая звездная ночь, огромная желтая луна, бескрайнее сине-темное небо, усыпанное звездной пылью. Океан и мы. Мы сидим молча, зачем слова, нужно слушать душу, а не слова. Душа поет о любви…

Лязгнула дверь, звук ударил по нервам, вернул в поганую реальность. За решкой — ДПНК, прапора, кум Ямбатор. Что случилось? Ночь на дворе, отбой был и в зоне, и в ШИЗО, а тут ментов столько…

— Сколько человек в камере? Девять? Еще шесть, для ровного счета.

Лязгает решка, запихивают еще шестерых. Жулики, отрицаловка, блатяки. Решка и дверь с лязгом захлопывается. Что случилось?

— Братва, что случилось, что за кипеж?

— Хрен их знает. Сыграли отбой, а через два-три часа стали хватать всех блатных, кто не в трюме. Человек двести приволокли…

Утром выгнали всех. И кого ночью приволокли, и кто уже раньше сидел. Мы не досидели по трое суток…Чудеса!

Но в отряде все прояснилось. Умер председатель обкома, областного коммунистического комитета, глав. коммунист области… И какая-то блядь перестраховочная, телефонировала во все зоны, из управы, блядь, конечно, что, во избежание массовых беспорядков, водворить в ШИЗО всех, кого еще не водворили, но от кого можно ожидать революции… О, господи, ну, дураки, неужели эти бляди в свою же брехню верят? Ну, дурдом, ну, маразм, это ж надо додуматься — во избежание массовых… Ну, сдох главный коммунист, так что, это повод для революции? Правда, когда подох Андропов, тоже четыре дня было усиление в зоне, но в трюмы не засовывали битком! Мама, роди меня обратно!

Но и в маразме есть плюсы — я на трое суток раньше справил Новый год…


Перейти на страницу:

Похожие книги

Я хочу быть тобой
Я хочу быть тобой

— Зайка! — я бросаюсь к ней, — что случилось? Племяшка рыдает во весь голос, отворачивается от меня, но я ловлю ее за плечи. Смотрю в зареванные несчастные глаза. — Что случилась, милая? Поговори со мной, пожалуйста. Она всхлипывает и, захлебываясь слезами, стонет: — Я потеряла ребенка. У меня шок. — Как…когда… Я не знала, что ты беременна. — Уже нет, — воет она, впиваясь пальцами в свой плоский живот, — уже нет. Бедная. — Что говорит отец ребенка? Кто он вообще? — Он… — Зайка качает головой и, закусив трясущиеся губы, смотрит мне за спину. Я оборачиваюсь и сердце спотыкается, дает сбой. На пороге стоит мой муж. И у него такое выражение лица, что сомнений нет. Виновен.   История Милы из книги «Я хочу твоего мужа».

Маргарита Дюжева

Современные любовные романы / Проза / Самиздат, сетевая литература / Современная проза / Романы
Кредит доверчивости
Кредит доверчивости

Тема, затронутая в новом романе самой знаковой писательницы современности Татьяны Устиновой и самого известного адвоката Павла Астахова, знакома многим не понаслышке. Наверное, потому, что история, рассказанная в нем, очень серьезная и болезненная для большинства из нас, так или иначе бравших кредиты! Кто-то выбрался из «кредитной ловушки» без потерь, кто-то, напротив, потерял многое — время, деньги, здоровье!.. Судье Лене Кузнецовой предстоит решить судьбу Виктора Малышева и его детей, которые вот-вот могут потерять квартиру, купленную когда-то по ипотеке. Одновременно ее сестра попадает в лапы кредитных мошенников. Лена — судья и должна быть беспристрастна, но ей так хочется помочь Малышеву, со всего маху угодившему разом во все жизненные трагедии и неприятности! Она найдет решение труднейшей головоломки, когда уже почти не останется надежды на примирение и благополучный исход дела…

Павел Алексеевич Астахов , Павел Астахов , Татьяна Витальевна Устинова , Татьяна Устинова

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза