Зазаборный роман (СИ)

Лежу на шконке, роман новый сочиняю. Простой, как решили коммунисты без народа жить… А на хрен он нужен, заботься, о нем, охраняй его, работать заставляй, а он, сука, все недоволен! Ну его на хрен, решил Кремль, без народа жить — не жизнь, малина! Обслуга с Западу, вышколена у капиталистов, место свое знает, красота! А деньги у Кремля от сдачи в эксплуатацию полезных ископаемых — золота, платины, нефти… После нас — хоть потоп! А народ одичавший бродит по бескрайним просторам Родины, которая очередной жопой повернулась…

Цветет Москва, купается в роскоши западно-азиатской, и Ленинград цветет… И Ялта. За огромными бетонными стенами, под охраной современных электронных средств и усиленной охраной американских рейнджеров…

Утром на работу повели. Отдохнул чуток в трюме — и на пахотьбу. Одна радость, легкая у меня пахотьба, не утомишься, не устанешь. Прищепки стране собираю. Бугор Сережка рад. Искренне рад. Это ж надо — соскучился. И не поймешь, то ли по мне, то ли по деньгам, которые он мне начислил, а я еще не отослал. Отошлю, отошлю, не ведись, не фуфлыжник я и не портянка.

Сижу, работаю потихоньку, сочиняю. Так и летят дни. Как снег. Скорей бы весна, последняя весна в неволе…

Возвращаюсь с промки, встречаю Знаменского.

— Привет, Володя. В одиннадцатый отряд человек пришел, по сто тридцатой, антисоветчик. Сходи, познакомься, поговори, может, интересный человек.

Сразу после ужина бегу-скольжу по февральскому снежку. Мороз пощипывает щеки, под телажку забивается, тело мое щупает, худое, подморозить норовит. Огни зону заливают, небо черное, зеки тенями шастают, бр-р! Ужас и только, кинофильм «Вий», вторая серия с продолжением. Ну и рыла, хорошо, что я не часто в зеркало гляжусь, а то бы жизнь совсем тяжкая стала, ну и морды, бр-р… Вот и одиннадцатый отряд. Тюленя нет, террора нет, по отрядам снова стало можно шастать. Втихаря, потихонечку, конечно. Оглянулся я — прапоров нет, ментов-стукачей явных не видать. Ныряю в барак.

— Слышь, браток, кто здесь за политику?

— Вон, наверху валяется, — отвечает мне незнакомый блатяк.

Захожу в указанный проход, на верхней шконке лежит интеллигентный, по крайней мере на вид, худой мужик лет сорока с небольшим, очки на носу, лежит поверх одеяла, книгу листает.

— Привет! Меня звать Володя, я по семидесятой, слазь — поговорить надо.

Мужик послушно слезает вниз и мы усаживаемся рядом.

— Ты зря валяешься поверх одеяла, прапора запалят, пойдешь гулять во дворик.

— Извините, я вас не совсем понимаю. Вы кто?

— Я ж тебе человеческим языком сказал, Володя я, по семидесятой…

— А что такое семидесятой?

Ухожу разочарованный. Этот штымп не только не знает, что такое семидесятая, он еще дальше от политики, чем я… Посадили его по сто тридцатой, за клевету, анекдот рассказал, политический. Коллегам по работе. Работал мужик учителем. А коллеги быстренько стукнули. Срок три года. Как при Сталине…

Нужно быстро освобождаться, а то не успею. Пока еще выпускают. Недавно вновь отоварку увеличили; с двенадцати основных до восемнадцати, а за план с четырех до восьми… Может, Советская власть условия смягчает, чтоб бунтов не было, чтоб рабам сидеть приятней было? Раз выпускать не будут… Уже за анекдоты хватать стали. Может, действительно к этому идет, что я в книге ненаписанной придумал? Страшно…

Летят дни, летят недели, вот и месяц пролетел. Еще один месяц моего последнего года в неволе, в рабстве, в заключении.

Снова по телевизору музыка классическая, снова в зоне шмон, снова блатных и возмутителей спокойствия в трюм: Тринадцатого февраля помер Держиморда, Андропов, и у штурвала встал и еле дышит задохлик какой-то…

Маразм… А прапора принесли с воли свежий анекдот — после долгой и продолжительной болезни, не приходя в сознание, приступил к своим обязанностям Генеральный Секретарь КПСС тов.Черненко К. У. Метко и точно.

Встретился я со Знаменским на плацу, спрашиваю его:

— Слышь, что за херня? Что-то мрут часто…

А он в ответ:

— Знаешь, Володя, я думаю, кто-то серьезную игру затеял. Я-то давно от информации оторван, но даже из газет можно такой же вывод сделать — кто-то наверху большую игру затеял. И чем кончится эта игра — я не знаю. Но помяни мое слово, большущие изменения наступят, вот увидишь, большущие.

За анекдоты садят, а прапора не боятся — рассказывают. Все им, блядям, положено. Скорей бы на волю…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Сижу в библиотеке зоновской, листаю подшивку газет «Правда». Ироничное название. Просто так листаю, без цели. Вдруг что-нибудь интересное найду… Глянул в окно и ошизел! Солдаты строем бегут по плацу, уже по баракам разбегаются. В бронежилетах, касках, с дубьем. И больше чем обычно.

Не успел налюбоваться открывшейся моему взору картине, как с топотом ворвались в библиотеку двое защитничков.

— На плац, быстро!

Выпуливаемся с библиотекарем, на ходу натягивая телогрейки с шапками. Под ногами снег серый хрустит, начало марта, а морозец чувствуется.