Зазаборный роман (СИ)

Прихожу, стучусь в дверь, докладываю. Кум за столом сидит да на меня волком смотрит. Лет сорока, подполковник, полностью должность: заместитель начальника колонии по режимно-оперативной работе называется. Подполковник Сидоренко. Зеки его, конечно, Пидоренко называют, Пидоренко Илья Иванович. Удобно и правильно. Но только за глаза. Мордастый кум, невысокий, но справный. По трюмам не сидит, пониженку, да еще через день, не хавает. Что ему сделается, вот и хорошеет на зло врагам, на радость маме. Если еще жива.

— Ну что такое, гражданин осужденный, на вас снова жалоба. Не сидится спокойно что ли?

Всячески заверяю, что поклеп и клевета, спокоен я до немогу. Прерывает меня кум, хлопает ладонью по столу и на привычный для него да и для меня, язык переходит:

— Ты чего, падла, дурочку ломаешь, горбатого лепишь?! Ты на кого, паскуда, мразь, языком молотишь?! — ты чье имя чернишь, петух, политик ткнутый, тварь ложкомойная!!!

Быстро замечаю куму, что не петух я и не ткнутый, не ложкомойник и не мразь, да и вообще, мол, за базаром, командир.. .

— Да ты че, чертила, за участкового меня держишь? Растварье паскудное, бычара драный, весломой ткнутый да мразина парашная…

Куда мне тягаться с кумом, он же двадцатку, не меньше оттарабанил, оттянул в лагерях! Ну и что, что его на ночь домой выпускают, за зону, он же зечара конченый, его закрывать пора. Навечно…

Прооравшись, кум поясняет:

— Ты вчера плел басни про Ленина, на тебя стукнули. Нашел где плести — у жуликов в проходе! Да на меня каждый второй пашет…

Соглашаюсь с ним насчет жуликов, но отметаю навет насчет басен. Ведь за это могут и раскрутить (срок добавить). Аргументирую:

— Гражданин начальник! Клевета! Злобная и наглая клевета! Во-первых, вы чаем платите, а за чай они, суки, и не такое расскажут, во-вторых, я что, сумасшедший, сижу за политику да еще с огнем играть…

Соглашается со мною остывший, наоравшийся кум, но соглашается частично:

— Дыма без огня не бывает! Ты на будущее учти, эти бляди чуть что, сразу ко мне бегут! Имей в виду. А сейчас — в трюм! Пятнадцать! Сапоги не чищены — нарушение формы одежды!

Напоследок, скороговоркой замечаю куму, что все равно за базаром следить надо… Получаю по боку дубьем, иду в трюм в сопровождении прапора и думаю над словами кума. Он же своих стукачей ни во что не ставит, не ценит, не уважает. Блядями их называет, ментами. Зек он и есть. Хоть и в форме.

А в трюме все обычно: холодно, голодно, сыро, темно, тесно. Темней, чем обычно — у меня очки отняли, чтобы вены не вскрыл. Ну уж, суки, этого от меня не дождетесь. Я кому-нибудь другому лучше кровушку пущу. Интересно, кто стукнул куму на мои басни о Володьке, которые я так смешно травил вчера в секции…

В хате народу много, травят. Мне рады, будет настроение, травану-тисну роман. Сегодня день пролетный — кипяток, хлеб. Все бы ничего — холодно только. Что же такое творят, гады, твари подколодные…

После отбоя кормушка распахнулась и зек незнакомый заглядывает, на голове фуражка прапора зеленая, сам в робе, в руках ключи. За спиною Раф стоит, еще жулье. Что ж такое, они же на БУРе (старое название ПКТ — барак усиленного режима, стало жаргонным) сидят, как на коридоре оказались?

— Слышь, братва, мы ментов замочили (убили) и рвать когти (убегать) собираемся. Кто из блатных с нами?

Притихли блатные в хате, ошизевши на коридор глазеют, на зека в фуражке, на братву. Страшно, на побег решиться, да еще с мокрушниками (убийцами) ментов… Решился один из пятерых, шагнул к двери:

— Я с вами братва, бери меня!

Хохочет братва на коридоре, издевается над остальными четверыми. Мол, розыгрыш, просто братки с ПКТ бухнули с прапорами, браткам это не в падлу, и решили разыграть да заодно и посмотреть-проверить, кто из блатных на что годен, кто босяк, а кто портянка…

Захлопнули прапора бухие кормушку, увели братву, толпу дальше проверять других на верность блатному делу, то ли просто бухать. Опустили головы в косяк попавшие блатяки, как же так, пролетели, братва, это ж надо… И каковы последствия, еще неизвестно.

И смех, и грех! Выгнали братков из блатного звания, Вышли из ШИЗО, их и выгнали. Созвали сходняк, дали по морде по разу, содрали шмотки, отдали чертям, чертячьи с шестерок — им. Здравствуй, черт в саже, здравствуй, черт, закатай вату. С крещеньицем! Вышел я очередной раз из трюма и ошизел — весна! Мать моя честная!. Весна… Весна на дворе!.. Ручьи бегут из-под серого снега, кругом грязь, солнце ярко светит и уже греет, на дереве кто-то заливается, на небе голубом ни одного облачка… Весна. Вот и пережил зиму первую, за трюмами и не заметил, как она пролетела. Сижу на лавочке, солнышко пригрело, балдею… Много ли зеку советскому для счастья надо? Немного. После зимы тягостной да холодной, после трюмов сырых, казематов бетонных, солнышко теплое, и оттаяло сердце, и жить стало не так пакостно, не так тяжко. Ведь скоро годишку добью, распечатаю и останется пятерик, начать и кончить. Как зеки шутят: только первые пятнадцать лет тяжело, а потом привыкаешь… Веселый народ, советские зеки, ой, веселый!