Заземление

Укладывался осторожно, проклиная свое пузо, из-за которого начинали скрипеть любые кровати. Хотел ее обнять, но побоялся разбудить, а она нынче хороша, только когда спит. И нежность, жалость к ней оказались лучшим снотворным — уснул как растаял.

И проснулся, как не спал — с ясной головой, в полной боевой готовности: где Сима? Словно, еще не пошарив рукой по пустой прохладной постели, он уже знал, что ее нет, давно нет. Стараясь не паниковать, зажег свет, проверил выключатели на туалете, на ванной, потом заглянул внутрь. Никого.

Натянул треники, футболку, кроссовки, затем, понимая, что это бессмысленно, выглянул на лестницу. Тишина, все лампочки на месте. Стараясь быть рациональным хотя бы в мелочах, нашел ключи и положил в карман, тщательно проверив, нет ли в нем дырки. Спустился в полутемный двор, где горела всего пара окон, — никого. Сердце гулко колотилось, но он удерживал панику подчеркнутой медлительностью движений. Через темную арку вышел на улицу — снова никого. Перед аркой работяги уже несколько дней разрабатывали большую квадратную яму — заглянул и туда. Желтый фонарь освещал до дна дикую рваную рану в земле, из которой, и слева, и справа, зияли широкие бетонные жерла.

Делать было нечего, пришлось возвращаться не солоно хлебавши. Чтобы унять — уже не тревогу, почти ужас — он включил телевизор, но, хотя жизнерадостные мужчины и женщины продолжали страдать от насморков, поносов и менструаций, сердце колотилось до ломоты в висках (черт, так ведь и до инсульта недолго, все-таки пора браться за избыточный вес…). Время от времени он бросался к двери на любые призрачные шумы, а потом вдруг понял, что дело серьезное, и разом посуровел. Заземлился. Умылся, почистил зубы, расчесал бороду, переоделся в парадные брюки и свежую рубашку: беду нельзя было встречать в расхристанности (вот и ему, оказалось, понадобился свой нарост на ране…)

И еще обнаружилось, не так плохо иметь знакомства в правоохранительных органах. Калерия — это оказалось что-то вроде блата. Да и это ее прямейшая обязанность — вслед за отцом исчезает дочь, это уже отдает каким-то заговором.

Обдумывая план действий назавтра, он обрел такую собранность, что, услышав скрежет ключа в двери, не ринулся заполошно, как раньше, но решительно прошагал, готовый и к радости, и к гибели.

Это была она. Но такая растрепанная, растерянная и бледная, что он вместо всплеска счастья ощутил новую готовность неведомо к чему.

— Милая, что случилось, ты где была?..

Растерянность в ее заспанных глазах сменилась ужасом

— Не помню…

— Как, ты где-то бродила и не помнишь?

— Да, не помню.

— Но ты на улице была?..

— Не знаю, ничего не помню…

Он попытался что-то понять по ее одежде — домашний халат, сандалики, пятен нигде нет… Если она бродила по улицам, это не настолько странно, чтобы забрать в психушку.

— Подожди, а ты лунатизмом никогда не страдала? Не ходила по ночам?

— Было, в детском садике. И потом еще в стройотряде, на целине.

— Уфф… Ну, слава тебе, господи, ты нашлась, а с остальным разберемся. Все-таки нельзя тебе так себя надрывать, это все от стресса. Иди спать, милая. Или хотя бы полежи с закрытыми глазами, это тоже отдых. Может, мне тебя загипнотизировать?

— Нет-нет, — она как будто даже испугалась.

А он прямо в прихожей опустился на стул и долго сидел с закрытыми глазами. Несколько раз порывался подняться и не мог.

Не мог собраться с силами. А потом, словно древний старец, шаркая ногами, провлачился в кабинет-гостиную почитать, что нынче пишут про лунатизм в интернете.

И вдруг встрепенулся: все стало ясно как день. Лунатический сон сродни гипнотическому, а в гипнотическом сне люди часто вспоминают то, что хотели бы забыть. Сима во сне вспомнила какие-то свои обиды на отца, — и от каких-то сексуальных фантазий она, возможно, до сих пор отмывается, и няньку, якобы отцовскую сожительницу, она, не исключено, в подсознании не может простить, — там может накопиться целый пороховой погреб, подсознанию ведь ничего не докажешь, оно вполне может считать Вишневецкого виновным и в смерти матери, и в измене ее памяти, — и вот однажды во сне этот погреб взрывается: она идет и убивает отца.

То есть поднимается наверх, звонит, он, поднятый с постели, встревоженно смотрит в глазок, узнает дочь — возможно, в ночной рубашке, растрепанную… Он испуганно открывает дверь, спрашивает, в чем дело, и она наносит ему удар. Чем? Да хоть бы кухонным ножом.

Нет, Калерия, надо отдать ей должное, исползала весь пол с лупой и каким-то приборчиком — ни капли крови не нашла. Тогда другое: Сима могла его задушить, говорят, лунатики очень сильные.

Но нет, куда бы она дела труп? Да и в квартире был бы разгром, Вишневецкий не очень-то чтит… или уже чтил?.. завет «не противься злому».

А, вот как оно было! Она в сомнамбулическом сне спускалась вниз, а Вишневецкий возвращался от какого-то умирающего. Он ее окликнул, она не ответила, он пошел за ней, а она на улице столкнула его в яму — там глубоко, много ли старику надо! Он хоть с виду и жилистый, но сердце, сосуды…